к двери. С пыльного стенда: «Наши лучшие сотрудники» смели паутину, показывая на пустое место.
– Ну подумайте, я вас не тороплю! – меня поймали и потащили к стойке, где тут же появился договор.
Я не успела прочитать договор. Но собиралась. Мне самой было интересно, что в нем написано.
– Ни в коем случае на вас не давлю! – вложили мне в руки перо и показали пальцем на место для подписи.
Но я вырвалась и стала читать договор очень внимательно. «Я, имя фамилия, дата рождения, дата смерти…».
– Ну здесь мы пока ставим прочерк, – заметил голос, пока я читала дальше. Не понравилось мне слово «пока».
«Обязуюсь разнести и прочитать сотню писем, чтобы получить шанс снова вернуться в мир живых!», – дочитала я, глядя на мешки. – «Если хотя бы одно письмо не будет доставлено адресату, не будет прочтено с согласия адресата, то вы останетесь в мире мертвых. И день окончания данного контракта будет считаться официальным днем вашей смерти».
– Вам дают второй шанс! Понимаете? – послышался голос, пока я раздумывала. – Всего лишь сотня писем, и вы снова живы! Не такая уж и высокая цена!
Я раздумывала. Это все начинало казаться явью. Но я все еще не теряла надежды, что это – просто сон. Если это сон, я ничем не рискую. Если это – правда, то второй шанс дается не каждому?
Стойте! Прекратите на меня давить! Я вам что? Прыщ!
Я закрыла глаза, усиленно пытаясь проснуться. И, кажется, у меня это даже слегка получилось! Я слышала гул и неразборчивые голоса.
– Родственникам сообщили? – спросил уставший немолодой голос. – Ах, я забыл. Родственников у нее нет. Ладно, пусть лежит. Если нет родственников, то через тридцать дней нам придется тебя отключить, девочка? Слышишь меня? Отключить! Так что давай, карабкайся, девочка, карабкайся! Освобождай агрегат! Рано тебе еще на тот свет! Послушай меня, старика. Тебе еще замуж выходить, детей рожать… Вся жизнь впереди! Ладно, я домой. Дежурному скажите… О! Сходил домой! Еще подвезли! Некуда! Куда я их дену? На лоб себе? Куда…
Я снова открыла глаза, видя знакомый потертый прилавок и груды писем, небрежными стопками нависающие над совестью.
Голос становился тише. И казалось, что я его придумала себе. Уж больно странно он звучал в этой пыльной и уютной комнате.
– Тридцать дней, – повторила я. – Что значит…. Тридцать дней? И через тридцать дней я … тю-тю? То есть, я еще не тю-тю. Но скоро, возможно, тю-тю?
Ладно! Решение принято! Возможно, я потом пожалею об этом. Или посмеюсь с утра со словами: «Приснится же такое!». Но если это правда, то…
– Где подписать? – спросила я, видя точку кляксы. Моя роспись осталась сохнуть на документе.
– И пока вы здесь, вы сможете сделать счастливыми столько людей! – заметило начальство.
– Особенно меня, – послышался звон колокольчика.
На почту ввалился почтальон. Он растянулся на полу, прижимая рукой клок штанов. И шустро пополз
