style="font-size:15px;"> Хотя нет, вру. Никак это не могло случиться потом. Случилось это как раз перед нашей вылазкой в виноградники. Поймал нас политрук на плацу, поставил по стойке «смирно» – и приступил к перевоспитанию. Зловеще, с присвистом:
– Вы что творите? Ваши отцы кровь на войне проливали, а вы тут религиозную пропаганду разводите! Кто из вас леший?
Какая ж это, интересно, сука стукнула? Не иначе тот «шнурок»-узбек.
– Я, товарищ майор!
Ошалел Карапыш. Не ожидал он столь прямого, а главное – бесстыдно-го ответа. Видя, как начальство хватает воздух ртом, я сообразил, что мы рискуем лишиться нашего замполита, и пришел на выручку:
– Фамилия у него такая, товарищ майор! Леший.
Лёха поспешно полез в нагрудный карман френчика и предъявил в доказательство военный билет.
Карапыш ошалел повторно.
А на следующий день мы, как я уже рассказывал, посетили колхозные виноградники – и больше к Лёхе политрук не цеплялся ни разу.
Зато прицепился однажды ко мне. Конечно! Коли не владеешь уличным гипнозом, всяк норовит обидеть…
– Надо нарисовать плакат, – поставил он меня перед фактом.
– Товарищ майор, я не умею.
– Нет такого слова в армии – «не умею». Какое у вас образование?
– Незаконченное высшее, товарищ майор!
– В школе преподавали?
– Так точно, товарищ майор! В сельской.
– Ну вот! А чего ж вы тогда?
У меня был только один выход, и я им воспользовался: решил выполнить работу хуже некуда. Старался как мог. Клянусь, даже из-под кисти Остапа Ибрагимовича Бендера не выползало ничего более уродливого: буквы кренились в обе стороны, наезжали друг на друга и тут же разбегались навсегда. Для вящей убедительности текст изобиловал помарками, кляксами и грубыми орфографическими ошибками. Я бы даже сказал, цинично грубыми.
– Ну вот! – жизнерадостно вскричал майор Карапыш, увидев мое творение. – А говорил: «не умею»!
И приказал повесить это убоище на стенд.
Проснулся я, как всегда, минут за пять до утренней побудки, только вот с ощущением смутного беспокойства. Лежал, не шевелясь, под простыней и тревожно прислушивался к себе. А уж когда дневальный гаркнул подъем и рядовой Леший, вопреки обыкновению, наравне со всеми скатился с койки, кинулся к своей тумбочке и принялся судорожно влезать в штанины, я окончательно осознал, что день нам предстоит необычный и непростой.
В строй мы с Лёхой стали одновременно.
– Чего это ты? – тихо спросил я.
– Не знаю, – с трепетом отозвался он. – Что-то предчувствие у меня какое-то…
Предчувствие, похоже, одолевало всех. Даже вышедший к нам старшина Лень и тот выглядел на этот раз не слишком самоуверенно.
– Отдохнули за месяц? – с нервозной ехидцей осведомился он. – Жирок вокруг пупка завязался?.. Будем жирок растрясать.
И приступил к поверке.
– Ребята, что случилось? – шепнул я.
– «Дед»
