редко говорил о своем отцовстве, это было… слишком болезненно. Становилось напоминанием о детстве, когда Бриггс ощущал себя недостаточно хорошим, ущербным, чувство это осталось с ним до настоящих дней. Он не знал, не мог понять, как установить отношения с сыном.
– Должно быть, прекрасно любить так сильно.
– Не уверен, что я назвал бы это словом «прекрасно».
– Но ведь у меня никогда не будет шанса проверить, верно? Впрочем, я могу заботиться о вашем сыне, Бриггс. Я так и сделаю. Обещаю. Я стану ему матерью. О, простите, я не хотела будить воспоминания о вашей покойной супруге, не хотела причинить вам боль. Но…
– Я не скорблю по Серене, не беспокойтесь о моих чувствах.
– Я обещаю, что не буду пытаться заставить забыть о ней…
– Если Уильям не будет ее помнить, то лишь по собственной воле.
Он видел, как Беатрис смутилась, но вопросов не задала, давая ему возможность не давать объяснения. В свете ходили слухи о том, что покойная герцогиня свела счеты с жизнью, удивительно, что они не дошли до Беатрис.
Горничная нашла ее в ванне с перерезанным запястьем и закричала так, что переполошила весь дом. Бриггс никогда не забудет, как доставал жену всю мокрую и в крови. В душе росла печаль, сочувствие к Серене, но больше всего к маленькому Уильяму.
Семья Серены сотворила невозможное, добившись ее захоронения на церковном кладбище. Он не стал бы предпринимать для этого усилий. Горе его было не меньше разрывавшего изнутри гнева. Больше всего его беспокоило не то, где будет погребено ее тело, а объяснение с сыном. Ее же семья стремилась только избежать позора. Они щедро заплатили за то, чтобы причиной смерти признали несчастный случай – утопление в ванне.
В свете мгновенно поползли слухи о произошедшем на самом деле. Прикрываясь ладонями и веерами, аристократы шептались о герцогине, которой предстояло гореть в аду. Говорить открыто никто не решался.
Бриггса больше всего возмущала трусость, не позволявшая людям честно высказывать свое мнение. Бриггс считал это величайшей трагедией общества – стремление кое-что утаить, скрыть, спрятать. И то, как это выполнялось. Таким образом не исполнить желание предстать меньшими грешниками. Все виды порока существовали и процветали. Но ведь существовали и те, кто не был им подвержен, и даже остался неосведомленным об их существовании.
– Я сделаю для него все, что в моих силах, – выпалила Беатрис.
– Он… Он весьма… своеобразный мальчик. Совсем не ласковый. Вам он может показаться трудным ребенком.
Бриггсу было непросто это говорить, он считал, что нарушает преданность сыну, но все сказанное было правдой. Беатрис должна знать, что в его доме не найдет легкую возможность заполнить пустоту, как она надеялась.
– Я не могу сказать определенно, что для меня значит иметь ребенка, – произнесла она. – Меня предостерегали от таких размышлений, поэтому их не было и нет.
