своего, столь странного, для всех окружающих, поведения…
…Но!.. Причина, однако, у него БЫЛА!.. И для Глеба эта причина была веская… Необычная…, пугающая причина!..
Всё дело было в том…
…Что… «Не белая» еда…
…РАГОВАРИВАЛА (!) с Глебом!..
Он отчётливо помнил тот жуткий день, когда в его жизнь ворвался КОШМАР, разделивший его детскую жизнь на – «ДО» и – «После»…
***
– …А ну, НЕ СМЕТЬ!.. Не вздумай меня есть!.. Немедленно положи ложку! – вдруг сказал налитый в тарелку Глеба красный, наваристый Борщ и издал звук, похожий на звук, который воспроизводит папа, сморкаясь в свой тёмно-синий клетчатый платок…
Эти слова, а более того, понимание того: КТО…, или, вернее: ЧТО…, произнесло эти слова…, повергли Глеба в такой неописуемый ужас, что он резко отпрянул назад, больно стукнувшись затылком о спинку стула… При этом он с такой силой отбросил ложку со сметаной, которую так и не успел положить в борщ, что ложка, ударившись о супницу и срикошетив, подпрыгнула чуть ли не до потолка, и мягко шмякнулась в стоящую посреди стола, открытую сахарницу…
– Не ешь меня, – повторил Борщ, хлюпающим, как будто простуженным голосом, брызгая своей бордовой борщовой слюной на белоснежную скатерть
– Если ты съешь меня!.. – хрипел он – То я навсегда останусь в тебе… – И буду пожирать тебя изнутри…, пока, наконец, не стану ТОБОЙ… После этих слов Борщ смачно шмыгнул носом… Носом?!.. А вот, интересно?.. Где у Борща находится НОС?..
– Или… Нет!.. Наоборот… – продолжил Борщ… – Пока ТЫ, не станешь МНОЙ!.. Борщом!.. Огромным красным БОРЩОМ!.. И Ты, только будешь похожна человека… С руками и ногами! Но ты будешь БОРЩОМ!..
***
…Бедные!.. Бедные родители Глеба! Пожалуй… В тот день они были напуганы не меньше сына! А то и больше! Ибо к их страху, от созерцания, бьющегося в истерике сына…, добавлялся ещё и страх тупикового, безвыходного непонимания жутких метаморфоз происходящих с Глебом…
***
И с тех пор, на их семейном столе появлялась еда только белого цвета…
Что только не делали несчастные родители…, к кому они только не обращались: к знахарям, колдунам, к психотерапевтам, детским психологам и даже к одной противной, сморщенной старухе, живущей подле ж/д вокзала в пропахшем углём общежитии станционных грузчиков, и, умеющей, по слухам, заговаривать детские страхи… – Не помогало ничего!.. – …Еда продолжала разговаривать!..
Все, к кому водили Глеба родители, говорили очень много непонятных слов, жгли стеариновые свечи над его головой, читали заклинания и молитвы…, прописывали какие-то лекарства…, заставляли пить противные, пахнущие касторкой и рыбьим жиром отвары… Но… Придя домой, его мама, потихоньку проследив за сыном, опять замечала, что Глеб, украдкой, спрятавшись у себя в «детской» за шторкой, о чём-то с жаром спорит с маленьким чёрным квадратиком, отломанным от высохшей, прошлогодней
