каша, и это не нравилось Тодду. Выходило как-то… неубедительно, что ли. Полковник Клинк в фильме «Молодчики Хогана» и тот больше походил на нациста, чем Дюссандер. Но в свое время этот тип выглядел, конечно, будь спок. В статье, напечатанной в журнале «Менз экшн», автор назвал его «Упырь из Патэна». – Убирайся ты лучше подобру-поздорову. Пока я не позвонил в полицию.
– А что, и позвоните, мистер Дюссандер. Герр Дюссандер, если вам так больше нравится. – Улыбка не сходила с его губ, обнажая великолепные зубы, по которым три раза в день проходилась зубная щетка с богатым содержанием фтора. – После шестьдесят пятого вас уже никто не видел… только я, когда два месяца назад узнал вас в городском автобусе.
– Да ты помешанный.
– Так что, если хотите позвонить в полицию, – продолжал с улыбкой Тодд, – валяйте. Я подожду на крыльце. Но если вам не к спеху, то почему бы мне не войти? Посидим, поговорим.
Несмотря ни на что, в голове Тодда шевелился червячок сомнения. А вдруг ошибка? Это тебе не упражнение в учебнике. Это настоящее. Вот почему он почувствовал огромную радость (легкую радость, как он уточнит для себя позднее), когда Дюссандер сказал:
– Ты, конечно, можешь зайти на минутку. Просто я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, понятно?
– Еще бы, мистер Дюссандер, – сказал Тодд, переступая порог. Хозяин закрыл за ним дверь, словно отрезав утро.
В доме пахло затхлостью и спиртным. Такие запахи иногда держались по утрам и у них дома, после вечеринки накануне, пока мама не открывала настежь окна. Правда, тут было похуже. Тут запахи въелись и все собой пропитали. Запахи алкоголя, подгоревшего масла, пота, старой одежды и еще лекарства – ментола и, кажется, валерьянки. В прихожей темнотища, и рядом этот Дюссандер – втянул голову в ворот, этакий гриф-стервятник, ждущий, когда раненое животное испустит дух. Сейчас, невзирая на двухдневную щетину и обвислую, дряблую кожу старика, Тодд явственно увидел перед собой офицера в черной эсэсовской форме; на улице, при дневном свете, воображение не бывало столь услужливым. Страх, точно ланцет, полоснул Тодда по животу. Легкий страх, поправится он позднее.
– Имейте в виду, если со мной что-нибудь случится…
Дюссандер презрительно отмахнулся и прошаркал мимо него в своих шлепанцах, как бы приглашая за собой в гостиную. Тодд почувствовал, как кровь прихлынула к щекам. Улыбка увяла. Но последовал за стариком.
И вот еще одно разочарование, которое, впрочем, можно было ожидать. Ни тебе писанного маслом портрета Гитлера с упавшей челкой и неотступным взглядом. Ни тебе боевых медалей под стеклом, ни почетного меча на стене, ни «люгера» или «вальтера» на камине (и самого-то камина, сказать по правде, не было). Все правильно, что он, псих, что ли, выставлять такие вещи на обозрение. Тодд не мог внутренне не согласиться с этим доводом, и все же трудно было вот так сразу выкинуть из головы то, чем тебя пичкали в кино и по телевизору. Он стоял в гостиной одинокого старика, живущего на худосочную пенсию. Допотопный
