других девушек, чтобы оказаться за пределами слышимости, Малати весело спросила:
– Ну, выкладывай, что у тебя на уме?
Когда Лата вопросительно на нее уставилась, Малати продолжила невозмутимо:
– Нет-нет, бесполезно на меня так смотреть, я знаю, что-то тебя волнует. Вообще-то, я даже знаю, что именно, у меня есть внутренние источники информации.
– Я знаю, о чем ты, – ответила Лата. – И это все неправда.
Малати посмотрела на подружку и сказала:
– На тебе плохо сказывается жесткая христианская закалка, полученная в школе Святой Софии, Лата. Она сделала тебя ужасной лгуньей. Нет, я не совсем это имела в виду. Я говорю о том, что когда ты лжешь, то делаешь это ужасно плохо.
– Ладно, и что ты собиралась мне сказать? – спросила Лата.
– Теперь я забыла, – ответила Малати.
– Пожалуйста, – попросила Лата. – Я не для того отвлеклась от учебников. Не будь злюкой, хватит говорить обиняками и дразнить меня. Все и так достаточно плохо.
– Почему? – спросила Малати. – Ты что, уже влюбилась? Самое время, весна позади.
– Конечно нет, – рассердилась Лата. – Ты совсем чокнулась?
– Нет, – ответила Малати.
– Тогда к чему эти возмутительные вопросы?
– Я узнала, что он подошел к тебе, как будто бы когда ты сидела на скамейке после экзамена, – сказала Малати, – и решила, что вы, наверное, еще виделись после «Книжного развала». – Из описания своего информатора Малати сделала вывод, что парень был тот самый. И теперь с удовольствием удостоверилась, что оказалась права.
Лата поглядела на подругу скорее с раздражением, нежели с приязнью. Новости разлетаются слишком быстро, подумала она, и Малати к каждой прислушивается.
– Мы не виделись с ним ни после, ни вместо, – сказала она. – Не знаю, откуда ты собираешь информацию, Малати, но уж лучше бы ты поговорила со мной о музыке, о новостях или о чем-то более осмысленном. О социализме твоем, на худой конец. Мы встретились всего второй раз, и я даже не знаю, как его зовут. А теперь давай-ка свой учебник и садись рядом. Чтобы собраться с мыслями, мне надо прочитать парочку абзацев какой-нибудь абракадабры, которую я не понимаю.
– Ты даже имени его не знаешь? – переспросила Малати, теперь уже она смотрела на Лату, как на чокнутую. – Бедный парень! А он твое знает?
– Кажется, я ему сказала еще в книжном. Да, точно, а когда он спросил, не хочу ли я узнать его имя, я сказала, что не хочу.
– И теперь жалеешь об этом, – сказала Малати, наблюдая за ее лицом вблизи.
Лата молчала. Она села и прислонилась к жакаранде.
– Я думаю, он с удовольствием бы тебе представился, – сказала Малати, садясь рядом с ней.
– Я тоже так думаю.
– Бедный вареный картофель, – сказал Малати.
– Вареный – что?
– Ну, помнишь: «Не поливай соусом чили
