на худенькое лицо мальчишки со смертельными голубыми отметинами на висках и вокруг глазниц. Он знал, что кровь у Щорса брать нельзя – туберкулез. Но чем он рисковал, вернее, чем рисковал этот мальчишка?
– А у тебя точно первая отрицательная? – врач прекрасно помнил, какая группа крови у старого вора, но ему хотелось поддержки. Обыкновенной поддержки.
– Да не бойсь, док, спасай парнишку. А ежели тубер мой к нему перейдет…. Ну…, его-то ты вылечишь?
Щорс и сам не понимал, почему ему так хотелось помочь незнакомому ребенку. Нет, он не отличался ни добротой, ни сентиментальностью и в другое бы время даже не повернулся в сторону малолетнего преступника, который, впрочем, вряд ли совершил что-то серьезное. Просто жрать хотел, как многие из таких вот бегунков. Но Егорку привезли в его палату в то самое утро, когда Щорс проснулся от кошмара. Ему снилось, что он умер и провалился в глубокое жерло горячего вулкана. Он летел вниз и чувствовал, как от жара начинали тлеть волосы на голове, груди, на руках. И когда он, казалось, достиг дна огненного озера, его вдруг неожиданно остудила мысль, что он так-таки ничего хорошего за свою жизнь не сделал. Ни-че-го! И эта мысль так ужаснула его, что он проснулся. Проснулся и застонал от безысходности, от невозможности искупления.
– Прости…, – прошептал он в тишину, сам до конца не понимая, Кого просит о прощении, – помоги…. Подскажи!
И теперь, когда у противоположной стены умирал этот маленький человек, Щорс вдруг до самой глубины своей измятой души осознал, что вот он – ответ на его просьбу о прощении.
– Бери, Григорий Михалыч! – скомандовал Щорс, закатывая рукав старого тельника.
Врач даже присел от неожиданной властности его голоса.
Через пять минут темная струя крови полилась по прозрачным трубочкам из вены старого вора в худое тело малолетнего преступника, вся вина которого была в нежданном сиротстве. Впрочем, сиротство всегда бывает нежданным.
Утром Егорка очнулся от взгляда. Этот взгляд жег его откуда-то сбоку, как будто там был источник тепла.
– Ну как ты, малец? – незнакомый старик рассматривал Егорку.
– Никак….
– Как зовут-то тебя, фамилия твоя какая?
Егорка равнодушно произнес фамилию:
– А отчество…, – вдруг растерянно спросил Щорс, – отца как звали?
Егорка опять равнодушно ответил….
Щорс растерянно смотрел на мальчишку, удивляясь превратностям судьбы. Вот это да…. Сын самого…. Вот это да….
– Ты поешь, Егор, нам с тобой обед как из ресторана принесли.
Рядом с Егоркиным лицом, прямо на большом коричневом табурете, стояли кружка с бульоном и тарелка с половиной вареной курицы. Застывшие капельки прозрачного жира на ее кожице дразнили больше, чем запах горячего бульона. И еще стояла кружка с молоком, рядом с ней лежали два вареных
