в эшелоне на фронт ехали. Стали сгружаться, а тут авианалет. Бомбили страшно. Я потом в госпитале очнулся. Долго лежал. Чуть ногу не отхватили! – задыхаясь от волнения, рассказывал Свиридов. – Потом в наш полк отправили. Сначала в военное училище хотели, но у меня только семилетка. Да и хромал я немного после ранения.
– Когда ж тебя ранило? – негромко спросил Климов.
– Да в конце лета еще. Месяц как призвали.
– Разговорчики, – политрук резко осек бойцов, – и не высовывайтесь, – он смотрел меж кустов на дорогу и медленно извлекал из кобуры свой «Наган».
Поднимая дорожную пыль кованными сапогами шла немецкая пехота. Группа из восьми-девяти солдат, один из которых нес на плечах пулемет, еще один держал станок к нему, следовала вдоль леса по той самой дороге, на которую парой минут назад вышел Кольцов и его бойцы. После некоторого интервала появился немецкий офицер и еще несколько растянутых маршевой цепью солдат. Двое из них остановились и, держа на перевес свои карабины, осмотрели опушку. Не найдя ни чего подозрительного они двинулись дальше. Потом появились еще с десяток немцем, один из них так же с пулеметом. Пехотинцы громко разговаривали, смеялись. Кто-то снял каску, вытирая пот со лба, другой пил на ходу из фляги. Замыкал группу немецкой пехоты низенький худой солдат с трофейным «ППШ-41» в руках. Свой карабин он нес за спиной, разглядывал добытое оружие и, повернувшись назад, что-то крикнул на своем языке.
За маленьким немцем, прихрамывая ковылял пленный красноармеец, за ним еще один, потом еще целая группа военнопленных, многие из которых были ранены. Один помогал идти другому, поддерживая того за плечо. За ними следовал боец без гимнастерки, в одной нательной рубахе, потом танкист с забинтованной кистью правой руки.
Кольцов насчитал около шестидесяти пленных, группу которых замыкал плененный командир, которого политрук определил по наличию хромовых сапог и диагоналевых галифе. Все остальные бойцы были одеты в простую солдатскую форму и ботинки с обмотками. Звания того командира Федор не смог рассмотреть. Идущего в спину сильно ткнул, подгоняя стволом карабина, высокий немец.
Неожиданно движение всей процессии прервал громкий крик, тут же еще несколько голосов закричали. Идущие остановились и, как будто, присели от неожиданно меняющейся обстановки. Грохнул выстрел, второй. Автоматная очередь. Опять выстрелы. Снова очередь, еще и еще. Пленные красноармейцы в колонне, почти все, как один, прижались к земле, едва что не полностью сев на нее. Многие начали судорожно вертеть головами, ловя малейшие изменения возле себя.
Солдаты возле политрука заерзали на земле.
– Тихо, тихо, тихо! – негромко произнес тот.
В шуме выстрелов и криков, прямо мимо кустарника, за которым лежали политрук с бойцами, пронесся кто-то из сбежавших от немцев пленных. Он споткнулся, кувыркнулся и упал за соседний куст.
Со стороны дороги, за деревьями еще некоторое время слышались крики
