официант в сговоре, он может попытаться сбежать, – заволновался он.
– Если сразу не сбежал, никуда уже не сбежит, – осадил его Анатолий Витальевич. – Подождите минуту. У меня к в вам ещё один вопрос, Дмитрий Николаевич… Что вы там говорили на счёт последних слов их сиятельства? Что он сказал?
– Он сказал: «Вервольф».
– Вы уверены, что он сказал именно это?
– Я уверен, что услышал именно это, но быть уверенным, в том, что Павел Сергеевич именно это сказал, не могу. Он умирал, едва мог дышать, не то что разговаривать… А почему вы спрашиваете? Вам что-то говорит это слово?
– А вам ничего? Вы, Руднев, вообще газет не читаете?
– Мне их Белецкий пересказывает. Но я не слушаю… Так что там с вервольфом?
– Не с вервольфом, а с Вер-Вольфом. Некто Курт Адлерович Вер-Вольф, профессор философии Санкт-Петербургского университета, создал и возглавил тайную организацию немецких патриотов, проживающих в России и занимающих совсем не последние должности в разных государственных структурах. Заговорщики ставили себе целью подорвать военную мощь нашей державы изнутри, а апофеозом их деятельности должно было стать деморализующее нацию цареубийство. К счастью, благодаря высокому профессионализму Отдельного корпуса жандармов и самого его командующего, товарища министра внутренних дел генерал-майора Владимира Фёдоровича Джунковского заговор был раскрыт и уничтожен на корню. Об этой славной победе наших секретных служб уж сколько в газетах трубят.
– Мне послышалось, или в ваших словах, Анатолий Витальевич, прозвучал сарказм? – уточнил Дмитрий Николаевич, пристально взглянув на коллежского советника.
– Это, Руднев, не сарказм, – сердито хмыкнул Терентьев. – Это опыт – «сын ошибок трудных», как Александр Сергеевич писал. И подсказывает мне этот самый опыт, что чем громче музыка, тем дряннее оркестр. Я это к тому, что чёрт его знает, что там был за заговор, и так ли уж там всё победоносно, как генерал-майор отчитывается… А если убийство Вяземского к этому делу касательство имеет, так между нашими славными службами, что вроде как в едином порыве внутреннюю безопасность империи обеспечивают, начнётся такая грызня, что ликантропам тошно станет… Ладно, Дмитрий Николаевич, лирика это всё… Идёмте опознание официанта проводить, а после с графом поговорим…
Глава 3
Официанта Дмитрий Николаевич узнал сразу и без колебаний. Руднев имел феноменальную зрительную память, благодаря которой запоминал всякое увиденное им лицо и был способен после различить его даже под гримом. Однако толку от этого опознания было немного.
Узнанным официантом оказался молодой парень, служивший у Каменских с малолетства, поскольку был он сыном старого графского повара. Ничего особенного молодец, вроде как, не приметил, да и не помнил точно того раза, когда на подносе у него оказались роковые бокалы. По его словам, выходило, что каждый раз он брал в буфетной поднос, на который вот только при нём же «шампанскую-то» и наливали.
– Оно
