их не было никакого желания, и я лишь глубоко дышала, постепенно возвращаясь в повседневный мир деревянных палуб, канатов и поднимавшегося над озером тумана. Солнце словно пронизывало мои глаза, вынуждая их открыться.
За водной гладью виднелись зеленые лесистые склоны горы Таурус. Тарс прекрасно расположен – наилучшее окружение для того, чтобы… чтобы…
Встряхнув головой, я торопливо вернулась в каюту, опустилась на стул, где меня вчера вечером застал неожиданный стук, и долго сидела неподвижно.
В каюте ничего не изменилось. Кроме меня самой.
Некогда (теперь кажется, что очень давно) я, завернутая в ковер, совершила путешествие на запад – прямиком в постель Цезаря, как нелицеприятно выразился Олимпий. Теперь я совершила путешествие на восток – на собственном корабле, в облике Венеры – и оказалась в постели с Антонием. Два путешествия – один результат. Олимпий, конечно, снова не поскупится на неодобрительные слова.
Теперь мне стало ясно, что я всегда обращала внимание на Антония и выделяла его среди прочих, но лишь подсознательно, не отдавая себе отчета. Теперь все встало на свои места.
Ну и что мне делать? Одну ночь можно считать случайностью, наваждением, приступом безумия. Но если она повторится, то порыв превратится в обдуманное решение. Не стоит притворяться перед собой: Антоний не захватил меня врасплох, а сделал то, чего я подспудно ждала. Есть ли будущее у наших отношений? Он женат на вспыльчивой Фульвии, имеет от нее двоих сыновей. Он – наместник восточных провинций, но не останется же он здесь навсегда. А я больше ни за что не отправлюсь в Рим в качестве чьей-то любовницы. Значит, у нас впереди несколько встреч, несколько таких же горячих ночей и неминуемое расставание.
С другой стороны – ну и что? Может быть, оно и к лучшему. Пусть это ни к чему не обязывающая, мимолетная вспышка страсти. Почему бы мне не насладиться мгновением? Разве я не имею права принять наслаждение как награду? Правда, не совсем понятно, за какие заслуги.
Воспоминания о ночных часах осаждали меня, и я кусала губы, чтобы укротить слишком жаркие мысли. Вдруг в зеркале позади меня, к моему смущению, отразилось лицо Хармионы.
– Дорогая госпожа… ваше величество… я… – бормотала она.
Вид у нее был потрясенный.
– В чем дело? – спросила я. Боюсь, слишком резким тоном.
– Это правда – то, что говорят люди? Будто господин Антоний всю ночь пробыл здесь?
Она бросила взгляд на смятую постель.
– Да, это правда. И доставил мне огромное наслаждение! – с вызовом выпалила я.
– Госпожа… – упавшим голосом вымолвила Хармиона.
– И не надо меня порицать! Слышать ничего не хочу. Мы не подотчетны никаким земным властям! – Я повторила фразу Антония.
– А как насчет твоего собственного сердца? Как насчет египетского двора? Как насчет общественного мнения в Риме?
– Пренебрегать общественным мнением Рима мне не впервой, двору Египта я ничем не повредила, а что до моего сердца, то
