на замке: и казна, и порох, и свинец – самое первое и нужное. Кому что нужно! Деньги всем нужны. Но для Усти и его молодцов порох да свинец дороже денег. С ними и денег добудешь. А с одними деньгами да без пороху – с голоду помрешь. Прежде, бывало, топор, сабля, нож острый. И довольно молодцу. А ныне времена пошли хитрые. Едет купец с товаром обозом или в телеге или на беляне по Волге и берет, подлец, про запас себе на дорогу ружье или пистоль турецкую. Ты на него сунешься, по-глупому, с ножом, а он тебя по-своему, по-умному, шагов на десять подпустит, а то и издалеча… да из пистоли своей и ухлопает. Раз – и готово! Вот и приходится молодцам тоже заводить ружья да пистоли. И так набаловался народ, что с одними топорами да ножами иной раз хоть и не зови их работать. Нейдут. Подавай самопалы заморские, свинцу да пуль.
Ефремыч ведет счет всему. И куда уж он скуп на свинец. Даст малость самую, и коли на десяток пуль ни одной головы молодец не прострелил – он грозит самого его застрелить. Но это только ради порядка, а то добрая душа. Мухи сам не тронет. Зайцев даже не бьет, жалеючи. «Всякое дыхание да хвалит Господа», – говорит.
Народ живет в Устином Яре всякий, со всего мира сгон, со всех сторон «сволока». И недели не пройдет, чтобы новый молодец не появился проситься в шайку. Народ в поселке: и русские, и хохлы, и татары есть, и незнамые… Есть цыган, есть молдаван, один сказался кипрусом. Из себя черный, будто сажей вымазан. Другой есть совсем желтый, и волоса и глаза желтые. Сказался из такого места, что либо врет, либо один Господь Бог знает, где такое. Болтает по-российски плохо, но понять все можно. Сказывает этот желтый, что там у них, на стороне его, житье хорошее, да земли мало: все пруды да заводи, хлеб не растет, а жрут, что попало. И уж скучает бедняга по родной стороне. Ушел бы, говорит, да далече, да и не можно. Как придет домой, его сейчас на веревке затянут до смерти, потому что головы рубить по-ихнему грех. Питер знает, был… Из него бежал на Волгу. Либо тоже ограбил кого, либо убил, хоть и желтый…
Есть в Яре и казаки – с Дону и с Яика, есть и кубанцы. Немало и татарвы всякой, но татарва эта совсем иная. Мордва, калмыки, башкиры и чуваши в разбойных делах народ плохой, малодушный и глупый. Украсть что, поджечь, скот угнать, бабу ухлопать – это их дело. Но биться люто не только с командой, а хоть бы даже с мужиками – не их дело.
Пистолей и ружей все боятся до смерти. Как ни увещай их, что пуля безвреднее топора, – не верят. С пятью пулями в нутре люди на Волге живали. А от пяти здоровых махов топором еще никто жив не оставался. Но татарва эта на нож и топор лезет, а коли пальнут по ним хоть дробью или свинчаткой рубленой – так и рассыпятся, как горох. А там трое суток, а то и более все себя щупают везде, нет ли где поранения, не застряла ли где свинчатка. Трус народ, и толку от него мало для шайки.
Но есть татарва и другая: киргизы и крымцы. Эти молодцы. Киргиз лют, а крымец горяч. Эти всегда впереди, и их не только ружьем – пушкой не испугаешь. Киргиз к тому ж хорош тем, что, почитай, не ест ничего. Чем сыт – удивительно. Крымец тоже не обжора, но одна беда – ленив и все с трубкой.
