дома китайским поваром-маньяком; одна из дочерей судьи лишилась рассудка; еще двое членов семьи погибли в результате несчастных случаев. Никто из них не процветал: их история состояла из сплошных бед и несчастий.
Следующие владельцы, что приобрели усадьбу у последнего оставшегося в живых сына Питера Ларкома, прожив в доме несколько месяцев, внезапно съехали в необъяснимой спешке и навсегда переселились в Сан-Франциско. Они ни разу не возвращались хотя бы на короткий срок, налоги платили аккуратно, однако в остальном о существовании дома как будто бы забыли. Все уже привыкли считать эту усадьбу чем-то вроде старинных руин, как вдруг сделалось известно, что дом продан Жану Аверо из Нового Орлеана.
Моя первая встреча с Аверо оказалась на удивление многозначительной: она выказала мне, как иной раз не выказывают даже годы знакомства, особый склад его ума. Разумеется, мне и прежде доводилось слышать о нем разные странные слухи: личность его была чересчур оригинальной, а появление чересчур таинственным, чтобы вокруг него, как водится, не возник ворох деревенских сплетен. Мне говорили, что он сказочно богат, что он отшельник, и притом крайне эксцентричный, что он внес в интерьер старой усадьбы крайне необычные изменения и – последнее, но не менее важное – что он живет с прекрасной мулаткою, которая никогда ни с кем не разговаривает и состоит при нем не только домоправительницей, но также и любовницей. Самого же Аверо иные описывали мне как своеобычного, но безобидного сумасброда, другие же – как самого Мефистофеля во плоти.
Я видел его несколько раз до того, как мы познакомились. То был угрюмый креол с блеклым, землистым лицом – впалые щеки и горящие глаза выдавали его расу. Меня поразило его лицо, светящееся умом, и огненный, устремленный в одну точку взгляд – взгляд человека, одержимого одной-единственной идеей в ущерб всем прочим. Так мог бы смотреть средневековый алхимик, убежденный в том, что спустя годы неутомимых поисков вот-вот достигнет цели.
Как-то раз я сидел в городской библиотеке, и туда же пришел Аверо. Я взял газету, лежавшую на одном из столов, и читал о подробностях жесточайшего преступления: убийства женщины и двух маленьких детей, совершенного их мужем и отцом. Он пропитал одежду своих жертв горючим и запер их в чулане. А лямку от фартука жены он выпростал наружу, зажал дверью и поджег извне, словно фитиль.
Аверо проходил мимо стола, за которым я читал. Подняв глаза, я увидел, как он бросил взгляд на заголовки моей газеты. Мгновение спустя он повернул назад, подсел ко мне и заговорил вполголоса:
– В преступлениях подобного рода мне интересно предположение, что за ними обязательно стоят некие сверхъестественные силы. Ну мог ли человек по собственной своей инициативе задумать и совершить нечто столь откровенно диавольское?
– Даже и не знаю, – отвечал я, несколько застигнутый врасплох и вопросом, и вопрошающим. – Человеческая натура таит в себе ужасающие глубины:
