невзначай посмотрел назад.
– Благодарствую, любезный, – и протянул серебряный четвертак вознице. Тот улыбнулся:
– Премного благодарен, барин! – и тронул с места.
Угрюмый прогулялся вначале до Инженерной улицы, там с минуту постоял и поглазел на жёлтое здание – цирк Чинизелли – с тремя белыми статуями в нишах второго этажа и красным куполом. Коська залюбовался. Нравилось ему ходить на представления, заливаться смехом от ужимок и реприз ковёрных, завидовать акробатам, что сам не так ловок. Иначе все квартиры столицы были бы у него в кармане. Но затем покачал головой – билеты в это заведение кусались и стоили подороже посещения самых дорогих театров. А внутри какая красота! Угрюмый цокнул языком.
Малиновый бархат, золото, зеркала украшали зрительный зал и единственную большую залу для публики на первом этаже. Коська слышал, что конюшня, куда имела право заглянуть только привилегированная публика, содержалась в парадной чистоте и благоухала духами, везде зеркала, фонтаны и даже аквариумы с золотыми рыбками, всюду мрамор. Когда он слышал о таком, то невольно думал, что и сам не отказался бы с недельку пожить в такой обстановке. Но всё-таки скрежетнул зубами, подумав, что, даже имея деньги, чувствуешь в цирке деление на высшее общество и всех остальных. Устройство зрительного зала предусматривало чёткое разделение общества по классовой принадлежности. Ложи и места в партере предназначались для состоятельной публики. Для народа победней были отведены сравнительно дешёвые места во втором ярусе и устроена террасированная галерея, рассчитанная на стоящего зрителя. И этот ярус, и галерея имели отдельный вход с улицы, а внутри зала были наглухо перекрыты барьерами, чтобы зрители верхних мест не могли спуститься вниз и не напугать своим видом богачей.
Угрюмый сплюнул, неслышно выругался и повернул направо к Фонтанке. Вход был там. Встречался Коська с Николаем Семёновичем в комнате дворника, который по-родственному разрешил племяннику время от времени здесь беседовать с улыбчивым господином.
Толкнув дверь, Коська увидел, что Власков сидит за столом с дядей Мишей и оба попивают чай. Чиновник для поручений никогда не приходил с пустыми руками, всегда приносил то калачей, то бубликов, то каких-то пирогов, но никогда ни вина, ни водки. Говорил, что голова должна быть светлой, как солнце в дневную пору, и незамутнённой, как вода из родника.
Несмотря на свои почти сорок лет, Коська побаивался Николая Семёновича, хотя виду никогда не подавал, и сейчас с замиранием сердца улыбнулся:
– Здравия желаю, Николай Семёнович!
– Здравствуй, Константин! – произнес Власков и улыбнулся в ответ.
Дядя Миша сразу же поднялся с табуретки.
– Пойду я, убирать сегодня много, – будто бы оправдываясь, сказал дворник.
– Михаил Евграфыч, – ласково сказал Николай Семёнович, – ты бы чай допил, с нами посидел. Не то неудобно получается – пришли два гостя и тебя из твоего же жилья и выставляют.
– Что
