Вдовствующая королева, прочитав по-латыни молитву, разговаривала со своими двумя приближенными на чистом кастильском наречии; речь шла о семейных делах. Г-жа де Мотвиль, прекрасно понимавшая испанский язык, отвечала ей по-французски.
После того как три собеседницы, в безупречно учтивой форме и пользуясь недомолвками, высказались в том смысле, что поведение короля убивает королеву, его супругу, королеву-мать и всю остальную родню; после того как в изысканных выражениях на голову мадемуазель де Лавальер были обрушены всяческие проклятия, королева-мать увенчала эти жалобы и укоры словами, отвечавшими ее характеру и образу мыслей.
– Estos hijos! – сказала она, обращаясь к Молене. Эти слова означали: «Ах, эти дети!»
Эти слова в устах матери полны глубокого смысла: в устах королевы Анны Австрийской, хранившей в глубине своей скорбной души столь невероятные тайны, слова эти были просто ужасны.
– Да, – отвечала Молена, – эти дети! Дети, которым всякая мать отдает себя без остатка.
– И ради которых, – продолжила королева, – мать пожертвовала решительно всем…
Королева не докончила фразы. Она бросила взгляд на портрет бледного, без кровинки в лице, Людовика XIII, изображенного во весь рост, и ей почудилось, будто в тусклых глазах ее супруга снова появляется блеск и его нарисованные на холсте ноздри начинают раздуваться от гнева. Он не говорил, он грозил. После слов королевы надолго воцарилось молчание. Молена принялась рыться в корзине с кружевами и лентами. Г-жа де Мотвиль, пораженная этой молнией взаимопонимания, одновременно мелькнувшей в глазах королевы и ее давней наперсницы, опустила взор и, стараясь не видеть, вся обратилась в слух. Она услышала лишь многозначительное «гм», которое пробормотала дуэнья, эта воплощенная осторожность. Она уловила вздох, вырвавшийся из груди королевы. Г-жа де Мотвиль тотчас же подняла голову и спросила:
– Вы страдаете, ваше величество?
– Нет, Мотвиль; но почему тебе пришло в голову обратиться ко мне с этим вопросом?
– Ваше величество застонали.
– Ты, пожалуй, права: мне немножко не по себе.
– Господин Вало тут поблизости; он, кажется, у принцессы: у нее расстроены нервы.
– И это болезнь! Господин Вало напрасно посещает принцессу; ее исцелил бы совсем, совсем иной врач.
Госпожа де Мотвиль еще раз удивленно взглянула на королеву.
– Иной врач? – переспросила она. – Но кто же?
– Труд, Мотвиль, труд… Ах, уж если кто и впрямь болен, так это моя бедная дочь – королева.
– И вы также, ваше величество.
– Сегодня мне немного легче.
– Не доверяйтесь своему самочувствию, ваше величество. И, словно в подтверждение этих слов г-жи де Мотвиль, острая боль ужалила королеву в самое сердце: она побледнела и откинулась в кресле, теряя сознание.
– Мои капли! – воскликнула она.
– Сейчас, сейчас! – сказала Молена, и, нисколько не ускоряя движений, подошла к шкафчику из черепахи золотисто-желтого цвета, вынула из него большой
