скоро погребок станет новым центром столичной жизни. Потому что за обедом не просто едят – здесь решают важные дела, настолько важные, что обычных гостей сюда уже не пустят. И не надо будет ставить охрану у входа – Глория повысит цену настолько, что ее пироги и мясо станут не по зубам простым горожанам, которые сейчас выстраиваются в очередь у дверей «Трех кошек».
– У него такой вид, словно он хочет от тебя не только еды, – хмуро заметил я. Снова царапнуло ревностью, и я осадил себя: я не должен ревновать. Показывать ревность – да, потому что Глория должна думать, что я за ней ухаживаю. Но у меня не может быть этого неприятного чувства, от которого становится горько во рту.
– Ох, ну что ты говоришь! – Глория рассмеялась, но смех был слишком уж искусственным. – Зачем ему нужна повариха?
– Ты ведь не простая повариха, – ответил я. – Ты эльфийка. Представляешь, что будет, если ты выйдешь за него замуж?
Глория посмотрела на меня так, словно я говорил какую-то невообразимую чушь.
– Я повариха, – ответила она с нервным смешком. Домовой поставил передо мной очередную стопку тарелок, и я принялся за мытье. – У меня нет ни связей, ни богатой родни.
– Но ты эльфийка, – повторил я, бросил в воду губку и мрачно сообщил: – Пусть только попробует тянуть к тебе руки. Я их повырываю.
Конечно, у меня были связи и деньги – но не такие, чтобы вырывать руки министерским. Но моя решительность понравилась Глории – она улыбнулась, тепло и ласково, и я улыбнулся в ответ.
– Как хорошо, что меня есть, кому защитить, – сказала она.
– Я думал, ты поняла это, когда на нас напали те выпивохи, – ответил я и, отложив губку, произнес искренне и горячо: – Глория, в самом деле! Ты хорошая. Ты очень хорошая. Я никому и никогда не позволю тебя обидеть. Если тебе понадобится любая моя помощь – только скажи.
Я запоздало подумал, что все это похоже на признание в любви, но замолчать уже не мог. Какая-то часть моего разума хваталась за голову и кричала: да заткнись ты уже! – но другой части, большей, хотелось говорить. Потому что Глория смотрела на меня мягким светлым взглядом, и я становился кем-то другим.
Не циничным кулинарным критиком, который испытывал удовольствие, когда его статьи разоряли рестораторов. Не журналистом, который мог проникнуть, куда угодно, и выведать, что угодно.
Просто человеком, который вдруг прикоснулся к тому, что могло быть его счастьем.
Прикоснулся – и отдернул руку. Осадил себя.
Я здесь не за этим. И счастье мое совсем в другом.
– Ты тоже хороший, – негромко сказала Глория. Домовые, которые сбились пушистой стайкой возле печей, смотрели на нас с искренним любопытством в черных бусинках глаз. – Я рада, что у меня появился такой друг.
Я провел губкой по тарелке и с грустной улыбкой ответил:
– Я бы хотел быть кем-то большим. Не просто другом.
И вдруг понял, что дело тут не только в рецепте пирога – но это
