в шипах, а пыталась убежать оттуда. В этом настоящем мире Анну безумно ненавидела мать и отец, который тащил её на чердак, доводил до колючего дивана, а потом, насвистывая тошнотворную мелодию, насиловал дочь.
Я никогда не пойму, как мать способна ненавидеть дитя? Тем же вопросом я задаюсь и по поводу отцов. Но мать – это совершенно другое. Больше всего меня убивает вопрос: Как мать может молчать, зная, что мучают её ребёнка? Говорят, мать надо уважать и обожать, несмотря ни на что. Не согласна. Некоторые матери не заслуживают называться матерями. Их даже нельзя назвать женщинами, ибо женщина – великое создание, которое творит великие дела.
В минуты отчаяния, боли и страха Анна прибегали к матери, ища ответы, а главное, ища помощи и защиты, но получала гневный взгляд и слово, звучащее как пощечина: Шлюха. Анна не понимала, что означало данное оскорбление, а ещё не понимала, в чем провинилась. Почему по её венам, как горючее, растекалась агония, а мать бросала в него спичку? Почему отец утверждал, что любит и терзал её каждую ночь?
Виктория Хардман Пинкертон считала дочь скверной, липким комом грязи, прилипшим на благочестивую семью. Она молилась и ходила в церковь. Просила Бога очистить грехи её дочери и направить ту на истинный путь. Она воспринимала Анну как порочную девицу, вместо того, чтобы разобраться с мужем – педофилом. Миссис Виктория ненавидела старшую дочь за то, что та стала жертвой в руках монстра, скрывающегося в теле уважаемого и добропорядочного Гарри Хардмана.
Осенью, тринадцатого сентября, когда мне исполнилось тринадцать лет, после празднования дня рождения в шикарном кафе мы с семьёй возвращались домой. Часы на панели папиного автомобиля показывали десять вечера. С неба потоком лился дождь, словно кто-то, сидя на чёрных облаках, решил поразвлечься и откатить людей водой из огромного ведра. Грузные капли тарабанили по стеклам, омывали улицы и ранили пышную листву. Я сжимала в объятиях коробку с подарком и таращилась на размытые огоньки, когда вдруг приметила одинокую девочку, сидящую на скамейке без зонта.
Я закричала, чтобы папа остановился. Мама запаниковала, подумала, что со мной что-то произошло. Килиан разрыдался и вцепился мне в локоть, а я указывала пальцем на девочку. Папа вышел из машины, минут десять сидел на корточках перед незнакомкой, а та с трудом отвечала на его вопросы. Отец вернулся к автомобилю промокший до нитки, и сказал, что следует вызвать полицию, ибо девочка не в себе и отказывается разговаривать. Тогда я выскочила из машины и побежала к ней.
Худая девчонка в лёгком платье и босоножках дрожала, словно куст под дождем. Её кожа казалась прозрачной и синей, как у мертвеца. Я не знала, что делать, поэтому просто протянула ей свой подарок. Позади послышались голоса родителей, но они решили не подходить. Я присела на скамейку, сняла с себя плащ оттенка спелой вишни и перекинула его на плечи девочки, а та держала коробку и молчала.
– Как тебя
