а почему? «Сударыня, скажите "да", и не пройдет и часа, как Лизонька будет в ваших объятиях…» Почему так нельзя? Неужели я настолько привязалась к этому младенцу… к Проше? Не могу я согласиться, чтобы Прошка, которого я держала в руках, остался у бабая. Даже если тот его и не съест, а просто устроит социальную пакость, которая искалечит судьбу навсегда.
– Понимаю, – кивнул Михаил Второй. – Я, как человек и слуга государев, возмущен этим редкостным злодейством и считаю недопустимым частный договор с его замыслителями. Дети будут спасены, негодяи – наказаны. И все же у меня будет важная просьба к вам.
Я напряглась. Важные просьбы всегда неприятны.
– В таком деликатном деле необходимы спокойствие и тишина. Вы не будете ничего предпринимать сами. А также вы сохраните происходящее в тайне от полицейских властей. И особенно…
Мне показалось, что собеседник приготовился назвать Михаила Первого. Но так этого и не сделал. Или не хотел лишний раз произносить имя, или понял, что я догадалась.
– Я жду от вас конфиденциальности в нашем деле, – закончил он.
«Да!» – хотела я крикнуть в ответ. Но сдержалась. Представила, как будет, если ожидание затянется на три дня или больше. Не свихнусь?
Да и не в этом дело. Луч надежды ослепляет. И я не замечу, как попаду в зависимость. Слушайте меня, надейтесь на меня, никому не говорите обо мне и, что бы ни происходило, помните мои слова. Это страшная паутина, к которой стоит только прикоснуться – и уже не выпутаться.
А я еще не коснулась.
– Михаил Федорович, я понимаю вас, – ответила я, надеясь, что твердым голосом, – я очень благодарна вам за столь живое участие. Но поймите: сейчас для меня каждый час – пытка. Мне предстоит терпеть всю дорогу до дома. Я обещаю вам ничего не делать пару часов по приезде, кроме как расспросить дворню лично. Помня ваше обещание предпринять… спасти детей, я не буду совершать безрассудных шагов. Но терпеть и бездействовать дольше этого срока, особенно если что-то выяснится, я не обещаю. И не собираюсь немедленно обращаться в полицию. Но если слух о произошедшем дойдет до нее, я также не обещаю солгать ей, что мой ребенок находится в Голубках.
На одну секунду взгляд дяди-котика стал страшным. Вернее, пугающим. Напугать он мог лишь одним: «Извините, тогда ничего сделать не могу».
Но он тотчас же потеплел.
– Да, сударыня, я понимаю ваши чувства и согласен с вами. Пахом! – позвал он громко, и его сопровождающий, видимо денщик, живо подскочил и вытянулся в ожидании приказа.
– Передашь его превосходительству пакет лично в руки. И на словах – что меня задержало дело чрезвычайной важности. Вернусь – доложу подробности. Смени лошадей и во весь дух в Нижний. Там все сделаешь и так же быстро – обратно, в Голубки. Понял?
– Есть, вашвыскблагродие! – браво рявкнул дюжий усач. – Будет исполнено!
