с тем большим желанием хотелось поскорее увидеть Стаса, а там, глядишь, обрести право на койку в кубрике.
Занятие литературой нередко возбуждает в своих адептах желание создать книгу, не имеющую равных, книгу книг, которая – как платоновский архетип – включала бы в себя все другие, вещь, чьих достоинств не умалят годы.
Начитаешься Борхеса – и опускаются руки. Нет, «книга книг» здесь ни при чём. По крайней мере, Лев Толстой, полагаю, приступая к «Войне и миру», ни о чём таком не думал. Меня смутили другие слова премудрого аргентинца: «Что до убеждения или предрассудка натуралистов, будто автор обязан колесить по свету в поисках темы, то Дабове относил его не столько к писателям, сколько к репортёрам». И добавил походя: «…и вряд ли кто скажет, вымышлен наш мир фантастом или он детище реалиста».
Положим, я имел конкретное «задание» от своих друзей, но оно зависело от моих возможностей, а они никак не предполагали наличие качеств, присущих иным «адептам». Да, я трепетал, приступая к непривычной работе, и думал лишь о том, чтобы не скатиться к «репортажу». Ведь если я колесил по свету, то делал это не в поисках «темы». Другое дело, что возникала необходимость (по трезвому размышлению) поставить перед собой планку на разумной высоте. Самомнение – последнее дело. Возомнишь невесть что и обязательно шлёпнешься в лужу. И что бы там ни говорил Б-и-К, бювар – плохой помощник. К примеру, я никогда не «срисовывал» с фотографий. На дух не переносил «фотоэтюдов», а уж пользоваться чужим языком было тем более противно. Хотелось чего-то своего. А где оно, своё-то? Своего пока не ночевало. Так, может, для начала следует выбрать ориентир? Лучше два. Чтобы брать пеленги для уточнения своего места в море, в которое меня спихнули Командор и Б-и-К. Таким ориентиром могла бы стать фраза Джозефа Конрада из предисловия к его «Зеркалу морей». Вот она: «…книга моя написана с полной искренностью, ничего не утаивает, в ней только не выступает как действующее лицо сам автор. Это не исповедь в грехах, а исповедь в чувствах. Это наилучшая дань, какую я мог благоговейно отдать тому, что окончательно сформировало мой характер, убеждения и, в некотором смысле, определило мою судьбу: дань вечному морю, кораблям, которых уже нет, и простым людям, окончившим свой жизненный путь». Вот! На искренность и нужно держать курс. Если придерживаться его, то, может, удастся приблизиться к тому, чем обладал Конрад, и чего нет у меня. А чего нет у меня, тоже понятно: его опыта и, главное, его таланта. Второй ориентир – Виктор Конецкий. Этот – без булды, вот только приблизиться к нему хотя бы на йоту ещё сложнее. В общем, надо стараться, а там уж как повезёт, хотя везения у меня нынче дефицит.
С такими мыслями полез я в дедовский сундук, помня, что мама когда-то собирала все мои детские «литературные кляксы». В отроческие годы я, как муха, успел наследить на бумаге.
