style="font-size:15px;"> – А вас таки пускать не велено, потому как нету у нас тут таких! Заворачивайте оглобли, леди, хоть разом со всей коляской, хоть сама по себе!
Улаф сдавленно хрюкнул и уткнулся лицом в ладонь, я поглядела на веснушчатую физиономию сторожа почти влюбленно и пропела:
– Что надо спросить, господин инспектор?
– Откуда знаешь, что леди нельзя пускать, если у вас таких леди нет? – покорно пробурчал нахохлившийся как ворон Баррака.
Сторож в ответ снисходительно улыбнулся:
– Знать, сударь полицейский – то дело не мое! Велели такую леди не пускать – вот я и говорю, что пускать не велено!
– Сказал – и молодец, – ломким от смеха голосом выдавил Улаф. – Или тебе от леди отстреливаться велели, как на Последнем Рубеже?
Сторож явственно призадумался, а все еще похрюкивающий от смеха Улаф выдавил:
– Поехали! – и коляска в очередной раз тронулась.
Я извернулась, опираясь локтями на сложенный верх коляски и спросила:
– А кто не велел?
– Никто не велел! – довольно объявил сторож и повернул обратно к воротам.
– Да не отстреливаться! Не пускать! Лорд или жена его? – уже прокричала я – фигура сторожа неторопливо удалялась.
– Так хозяйка! – сложив ладони рупором, протрубил сторож. – Еще третьего дня Тита, ейная горничная значит, прибегала!
– Понятно, – прошептала я, возвращаясь на сидение.
Одуряющий запах магнолий плыл над аллей, тяжелый жаркий воздух начал пошевеливать легкий ветерок. Коляска выкатила из аллеи и принялась огибать широкую стриженную лужайку. Навстречу медленно выплывал дом с колоннами и широко раскинутыми крыльями пристроек, томно-белый на фоне заходящего солнца. А позади играло полосами заката… море. Море!
– Растрогались, леди? – пробурчал Баррака, то ли недовольно… то ли… сочувственно?
– Море… – улыбнулась я. – Я так давно его не видела… и не слышала… – сморгнула невольно навернувшиеся слезы.
Придерживая кепку, через лужайку напрямик мчался… мастер с фабрики. Как его, Рикардо? Я провожала его взглядом, пока он не скрылся за углом дома. В общем-то, ожидаемо… Да и не все ли равно?
Я прикрыла глаза, отдаваясь тихому, но когда-то такому привычному рокоту волн. Шшшурх… Шшшурх… Я тоже раньше думала, что море на таком расстоянии не услышишь. Но стоило расстаться с ним на каких-то пятнадцать лет, и понимаешь, что здесь, в этом доме его звук – везде. И ветер над лужайкой доносит тихие вздохи, и гравий под колесами шуршит совсем не так, как в столице, а будто камешки на пляже перекатываются. И даже в нахмуренном дворецком, слишком легко для его возраста сбежавшем по ступенькам навстречу коляске, было что-то неисправимо моряцкое. В общем-то, и было…
– Здравствуй, Костас! Я вернулась! – выдохнула я, в ворохе юбок почти вываливаясь из коляски прямиком ему на руки.
– Су… сударыня?
Он меня едва не уронил!
– Это
