неотлучно.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – отчеканил Минский.
Большая часть флотского барака уже была занята прибывшими накануне из Гродно солдатами из разных пехотных полков. Увидев скукожившихся от мороза рекрутов, еще в гражданском, они оживились.
– А сие что еще за явление Христово? – с издевкой выпалил курносый солдат Ефим Баймаков.
– Никак молодняк к нам в пополнение, – заметил его сосед Тихон Елизарьев.
Оказавшийся здесь же капрал Семен Глотов, привычно проведя согнутым пальцем по густым рыжеватым усам, тяжело поднял глаза и сурово окинул взглядом вновь прибывших.
– Новоприборные[24], – пояснил он.
Капрала окружало несколько его однополчан из полка полковника Толбухина.
– Мне так мнится, господа хорошие, что службу государеву придется нести нам не токмо за себя, но и за сих желторотых, – ядовито высказался Назар Пташев. Грозно прищурив и без того маленькие глаза, упершись руками с раздвинутыми локтями в бока, здоровяк нарочно встал на пути движущейся колоны вновь прибывших. Рекруты, озираясь по сторонам, двигались сумбурно, толкаясь, наступая друг другу на пятки. Кто-то из них случайно задел плечом выставленный локоть Пташева.
– Эй, ты, недоросль, стоять! – сурово окликнул солдат рекрута. Тот попытался обернуться, но получил удар ногой в спину. Рекрут упал. Подняв голову и бросив исподлобья запоминающий взгляд на обидчика, юноша (им оказался Авдей Горбушкин.) молча проглотил слюну, встал и с оглядкой двинулся дальше.
– Небось, прям от мамкиной титьки оторвали, – щурясь, шутил Акимыч, старый полковой хохмач. – Глянь-ка, братцы, молоко-то на губах молодецких по сию пору не высохло.
Рекрутам ничего более не оставалось, как терпеть словесные издевательские нападки.
Неожиданно в поле зрения бывалых солдат пехоты попали следовавшие за рекрутами матросы. Лица их были серьезны, обветрены. Они спокойно, без суеты двигались друг за другом, невозмутимо оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку.
– О!.. Никак флотские пожаловали, – сказал кто-то из толбухинцев.
Метнув недовольный взгляд, капрал Глотов вдруг нахмурил брови:
– А энтих кто сюды звал?
– Хм… Их тоже к нам? – пробасил Гордей Тарасюк, который был самым крупным из толбухинцев. Даже самый большой размер армейского мундира ему был явно тесноват.
– Чай, флотские-то… погреться заглянули. А может, их еще и чаркой вина угостить да девку пышную сладить? – продолжал шутить Калидко.
– С молодняком мы погутарим опосля, а вот к флотским интерес имеется особый. – Белокурый капрал злобно прищурился.
Матросы стали располагаться в левой части барака. К ним присоседились рекруты.
– Эй, флотские! Корабли-то свои где посеяли? Али шведы отняли? – скалясь широким ртом, крикнул Тарасюк.
– Они, чай, их на мель посадили, – шутил Баймаков. – Небось, там их и покидали.
– А может вас как дерьмо волна на
Новоприборные – рекруты, набранные на военную службу.
