и стаканом воды в руке.
– Выпей, я вытру… Миша, сейчас я и тебе вытру. И дай, я перевяжу вот здесь, у запястья, а то жилы растянешь.. Она быстро перевязывает мне руку эластичным бинтом, Аня, смотря на нее, делает то же самое Мишке. – Предплечье еще, Ань. А то – растянет… – Тихо, сосредоточенно подсказывает фей. – Может быть, носки? Ты простудишься! – Она умоляюще смотрит на меня, потом кусает губы и качает головой.
– Нет. Надо слышать пол. Это босиком лучше, да? Там их много?
– Шесть. Два поменьше чуть чуть. – Я снимаю рубашку. У Лешика глаза становятся круглыми от изумления. Он впервые видит мой обнаженный торс и все мои шрамы.
– Грэг, ну ты и жила! Ни фига себе! – Лешка восторженно свистит через зубы. – Ты в танке горел, что ли?
– Ага, брат! В прошлой жизни. – Я киваю, и быстро наклоняюсь: – Любимая, оботри немножко, жарко… – Ее руки касаются моей спины, лопаток. Она растирает меня мокрым полотенцем, осторожно, но сильно… Как может только нежнейший фей.
– Лешка, тащи, там еще в сарае слеги есть, поменьше.. И не подходи к сундукам. – Резко бросает Мишка сыну и, выхватив у Ани из рук таз с водой, выливает его себе на голову.
Аня ахает потрясенно:
– Тьфу, шальной! Обалдел, простынешь! – И бежит, сломя голову, в дом, за свежими полотенцами и рубашками.
…Рубашки – стары и прохладны, но освежают ненадолго, тотчас взмокая от пота на плечах и лопатках.
– Жаль, что бани у нас нет.. Надо весной слепить! – бурчит Мишка, когда мы ставим на рабатку, под яблоней, очередной чердачный трофей. – Что это за дача, без бани, к черту!
Я сажусь возле сундука, на опавшую листву. Почти без сил. Но колено странно не ноет. Я чувствую себя легко. Как птица, взлетевшая на небеса…
– Ну, вот так уж, без бани.. Шале, брат. Профессору – зачем баня? – я опускаю пальцы в карман рубашки. Там обычно лежат – сигареты. Но кармана нет. Рубашка – другая, я напрочь забыл про это. Фей протягивает мне начатую пачку, садясь рядом, и прислонясь спиной к стволу яблони. Кладет руку на мое колено. Рука горяча невероятно. Ее жар я чувствую и сквозь штанину – Милый, он – не профессор. Он – антиквар. Говорят, что его дед скупал вещи у эвакуированных и ссыльных..
– Дед? Какой дед? – Мишка, прищурив левый глаз, кладет руку на запястье фея.– Отец, может быть?
– Нет. Фей качает головой. Еще – дед. Когда сюда приехала княгиня Наталия Оболенская, на свидание с сосланным сыном Андреем – ему дали двадцать пять лет лагерей – то он купил у княгини за десять рублей медальон с портретом наследника Цесаревича Алексея. Это был медальон ее сестры, княжны Екатерины, наградной. Княжна была фрейлиной Двора…
– А этот хмырь, ваш хозяин дачи, кем он был? Жуликом? Давил тут на жалость: «Жена, не могу!"… То – то, на барыши от скупки дом за Волгой купил себе! – Беззлобно ворчит Мишка, и поднимается с земли, протягивая руку фею.
– А ты откуда
