надеюсь, что мои друзья на меня не в обиде – среди них есть немало интересных, широко образованных людей, и при этом не обделенных талантами.
Обидчивость, к слову сказать, также является их неотъемлемой национальной чертой; припоминаю забавный случай, произошедший на литературном вечере в Бонне, где читался в отрывках новый перевод «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова, вышедший совсем недавно в Берлине.
Один из слушателей, солидный пожилой немец, чрезвычайно внимательно выслушал самое начало романа, где в качестве одного из главных героев выступает в великолепном чаду внезапно грянувшего майского зноя мистическая и столь же далекая от нас булгаковская Москва.
Огромная, хищная, шикарная нэпманская Москва середины двадцатых, с ее инфернальными гостями – Котом Бегемотом и Ko, залетевшими однажды на Патриаршие пруды, и с неспешным философическим диспутом таинственного профессора-иностранца с Бездомным и Берлиозом, стоившим жизни одному из незадачливых респондентов…
(Не погружаясь в генеалогию зла, пожалуй, оставим за парой внушительных скобок основной тезис этой трагической и нравоучительной истории – никогда не разговаривайте с неизвестными!)
Затем вышеупомянутый слушатель поднялся с места и абсолютно серьезно, с обидой, как будто бы в силу свершившейся чудовищной несправедливости, осведомился у переводчика А. Ницберга, за неимением возможности обратиться к злоязыкому автору романа:
– Немец? Ну почему же все-таки немец?! – очевидно, имея в виду мнимую национальность брутального булгаковского героя!
Нет ответа, но зато есть другой вопрос!
Итак, итальянец, и почему же все-таки итальянец? Да просто потому, что это был Антонио Веронези, и этим сказано все! Dixi[18].
И какие бы только контроверсы и каверзы ни пытались строить его менее удачливые Mitarbeiter[19], Веронези неизменно выходил победителем из любой сложной многоходовки, которыми так славится наше академическое сообщество, – и выходил с высоко поднятой головой, благодаря ли стойкости римлянина, или же хитрости иезуита, а может быть, тому и другому!
Мне было известно об одной из таких сложнейших, сродни шахматным, операций, касающейся многолетнего научного и личностного противостояния Веронези и профессора Илльманна, еще одного возможного претендента на академический престол.
Шахматы шахматами, а закончилось все набоковской «Защитой Лужина»…
Сейчас, после загадочной гибели Веронези, найденного наутро роковой пятницы без признаков жизни под балконом третьего этажа его собственного дома, Илльманн скорбно, чуть склонив голову на манер католического патера, стоял в гудящей толпе университетских коллег, и на лице его читалось то самое, описанное выше, смешанное чувство, и, возможно, даже чуть отчетливее, чем у других.
Известно, что при жизни Веронези они друг друга выносили с трудом: Гюнтер Илльманн, сын швабского священника и уроженец маленького провинциального
Я сказал (лат.).
Коллеги (нем.).
