у неё получилась славная, аж голова мотнулась в сторону. Петро профессионально дёрнулся, но Волк его остановил жестом, показывая, что всё в порядке.
– Вы кто, женщина? И как сюда попали? – возмутился охранник.
– Жена я его, вот кто! И меня сюда вызвали, среди ночи! – завизжала женщина. – Я, в чём была, лечу к вам, а вы спрашиваете, кто я такая?!
Петро озадаченно разглядывал нарядную дамочку в вечернем тёмно-зелёном платье, туфлях на высоком каблуке, с сумочкой в тон и при полном макияже, пытаясь понять, откуда она тут материализовалась. Волк же стоял с обречённым видом и молчал.
– Меня по телефону уже спрашивают, не знаю ли я Елизавету Петрашевскую! – продолжала орать дамочка. – Нет, я её не знаю! Кто это, Лёня? Очередная из твоих баб? И что ты натворил? Почему ты здесь? Она что, несовершеннолетняя? Знаешь, это последняя капля! Я с тобой разведусь! Что ты молчишь? Сказать нечего?
– Не-не-не…
– Ой, не начинай, пожалуйста! Не надо разыгрывать спектакль, что тебе плохо, и все должны вокруг бегать. Меня ты своими фокусами не проведёшь! Похотливая скотина!
Волк развернулся и сам пошёл по коридору, благо, тут было только одно направление. Петро, опомнившись, за секунду его догнал. Натали ещё что-то кричала им вслед.
– Жена, – понимающе то ли спросил, то ли констатировал охранник. – Бабы кого угодно в гроб загонят. У меня такая же.
Наконец-то его оставили в покое. Приглашённый врач пытался выяснить, чем Волк болеет, на что жалуется, но так и не получив внятного ответа, разобрался сам – уже побелевший, трёхлетней давности, но всё ещё хорошо заметный шрам, идущий через всю грудь, мог рассказать гораздо больше, чем его заикающийся обладатель. Доктор снял кардиограмму, измерил давление и дал какие-то таблетки. Волк их взял, но пить не стал, на дальнейшие вопросы о самочувствии утвердительно покивал, и от него отстали. И вот теперь он лежал в одноместной камере, с болотно-зелёными крашеными стенами, на узкой и скрипучей кровати таким же болотно-зелёным казённым и дурно пахнущим одеялом. Единственное в комнате окно было зарешёчено, красноречиво свидетельствуя, что в этой комнате ты не просто больной, ты зэк. И не расслабляйся. Все эти вежливые «Леонид Витальевич» и на «вы» – не более, чем игра в доброго следователя, чуть ли не поклонника артиста. А вот запоры на металлической двери звякнули весьма натурально. И жрать тебе, Леонид Витальевич, принесут сегодня в жестяной миске, если вообще принесут.
Он никак не мог успокоиться, мысли метались и путались. Грязный подъезд в Бутово, незапертая дверь, Лиза в луже крови, нож в его руке, скрутившие его милиционеры. Потом, конечно, опомнились, а когда узнали, разговаривали куда вежливей, но в первый момент Волк, привыкший к уважительному обхождению, испытал настоящий шок – ему заломили руки, прижали к холодной стене и в грубой форме обыскали.
Лиза, господи! Бедная девочка! Сколько у неё было планов! Как она радовалась, что попала
