и плакал в ответ, ей и миру.Их злые несчастные вопли метались по ветру,
свирепо и точно жалили яростно, невыносимо.
Больные слова переплетались искусно
надрывно и скорбно со скрежетом мира, визгом
горластого и ненасытного вечно семейства.
Шквальный задиристый ветер, слепой ураган
превращался в неистовый смерч, он смешал
все проклятия, жалобы, черное, алое, стоны
в неимоверно бесстыдную адскую хищную
необъяснимую сна круговерть.
Он крушил, выворачивал навзничь привычное,
ввысь улетал, достигая до самого дна,
превращая живое в зыбкое и эфемерное.
В фартуке голая смерть, с усмешкой
дерзко и тщетно цветы поливала.
Под мертвой водой, скрижали, препоны
железобетонные слов, рушились,
медленно плавились в буре мосты,
оседая в седую пучину…
Молнии жгли и мерцали,
легко рассыпаясь синкопами искр,
проливаясь лучистым дождем через край,
немного наивным и ждущим ответа,
во тьме, барабаня игриво по листьям и лужам,
тревожил он, жег, хохоча, а ближе к рассвету,
всё уже было разрушено, смято, пустынно…
и что-то уже нарождалось в душе
и пространстве…
Извергшись, мощно раскинулась даль,
отпуская устало ресницы и молча
дышала вокруг неизбывной тоской
неотступной, томительной негой…
нездешний покой, крался неслышно и нежно
стелил покрывало тумана ковыльного,
щедро жемчуг капель росы разбросав,
улыбаясь скользил в горизонт,
пожирающий прошлое,
время, миры и пространства…
Но время суровое, что неприкаянно дружит
со смертью, в мудрые сроки свои,
однажды всё оживит, брызнув живою водой
и воспрянет цветок и взойдет, с солнцем,
живые слова, обескураженно, дико, очнувшись,
стремглав возвращались в чернильницу,
будто страшась потеряться во тьме,
раствориться в глубинах омута чувств
исчезали значенья.
Новые жадно бурлили, в котле клокоча,
колдуя, клубясь ослепляя, дразня и играя,
яды дробя, превращая отраву и боль
безнадёжной тоски в волшебное зелье.
Слова, горечь скрывая за ложью, а ложь
за беззубой улыбкой судьбы,
рассыпались каскадами искр,
фонтаном аорты, магмой сжигая несчастье,
дико танцуя над пропастью острой и зыбкой,
томно над вязкой и подлой трясиной мечты,
тянущей медленно вниз непреклонно и жадно,
встряхнувшись в последнем рывке,
растворялись туманом…
Ему оставалось, только перо обмакнуть
и уверенно, но осторожно
вытянуть их золотой и жемчужною нитью живой
на чуткую кожу бумаги…
Спокойно и трепетно, весело, честно
