Вот такой чёрт мне и нужен. Он служит Богу, доказывая бытиё от противного. Обаяние утончённого дикаря. Вы прекрасно справляетесь со своей работой.
Темников скромно улыбнулся.
– Только наш дьявол должен быть современным, – продолжал Лохвицкий, разбирая его игру. – Конечно, я понимаю, что он существует много тысяч лет, пребывая вне времени и пространства, но в целом это обычный парень, высокий, нескладный. Вы можете встретить его в магазине, например, или переходящим дорогу на зелёный свет. Высшее наслаждение для него – низвергать святых. А Анжелика – можно сказать, что она святая, как Агнесса, девственница, одетая только своими волосами. Она ждёт своего возлюбленного, который пострадал за правду и его бросили в темницу. И вот появляетесь вы и пытаясь её соблазнить, говоря, как сладок грех без угрызения. Попробуйте стать своим, говорите с ней на её же языке.
Они повторили сцену. Темников держался убедительно. Ему казалось, что нечистая сила вселилась в него и подсказывает, как вести себя и что делать дальше. А Васютин, угрюмый, с затаённой яростью в глазах наблюдал за ним исподлобья.
– Послушайте, это же идиотство! – воскликнул он, не в силах больше сдерживаться.
Все обернулись на Васютина, первым – Темников, внутри у которого всё бурлило и клокотало. А тот продолжал как ни в чём не бывало:
– Конечно, идиотство. Разве он похож на искусителя? Искуситель должен вызывать желание, бурное, острое, а ваш Дьявол похож на назойливого старика, к которому относятся с терпеливой жалостью.
У Лохвицкого вырвался нетерпеливый жест. Он зарычал:
– Эй, вы, там… Помалкивайте! Вы у нас в следующей сцене задействованы, когда к Анжелике приходит любовник.
Васютин чертыхался. Он называл игру Темникова архаичной: на сцене театра ещё куда ни шло, но перед холодным глазом кинокамеры ему делать нечего – он совершенно развинчен, двигается неумело, всё время вырезается из кадра и выходит из «своего» света.
Васютин со стоической отрешённостью переживал неудачу, процесс пересмотра творчества, сдирания шкуры навыков. И всё же он не мог смириться с тем, что ему вновь навязали роль любовника. Он третировал Темникова, высмеивал каждый его шаг, увлекая за собой остальных. Ничего другого ему не оставалось, ведь Лохвицкий – упрямец: с ним спорить – против ветра плевать.
– Ну что ж, продолжим, – сказал режиссёр, чувствуя тошноту нетерпения. Но тут выяснилось, что Климович, задействованный в следующей сцене, куда-то пропал.
Поднялась буря. Все принялись его звать. Лохвицкий ругался.
– Чёрт возьми, вечно одно и то же!.. Бегает по гримёркам девок, пока мы тут кривляемся. А потом ещё ворчит, если его задерживают до вечера.
Но Климович явился с невозмутимым спокойствием.
– Что такое? Что за шум? Ах, мой выход! Подумаешь, задержался. Ну, давайте реплику, что ли.
