негодяя, пока он не опомнился.
– Теперь, – бросил Демосфен резко, – говори правду. Не лги. Чего ты хочешь от Эсхина? Ну? Я уже знаю достаточно.
Он медлил слишком долго; мальчик успел собраться с духом и принял дерзкий вид.
– Полагаю, нет, – сказал он.
– Твое послание для Эсхина. Ну же, не надо лгать. Что в нем? – настаивал Демосфен.
– Зачем мне лгать? Я тебя не боюсь.
– Посмотрим. Чего ты от него хочешь?
– Ничего. Как, впрочем, и от тебя.
– Наглый мальчишка. Полагаю, твой хозяин тебя избаловал. Думаю, что это еще не поздно поправить.
Мальчик угадал намерения Демосфена, даже если не понял его греческого.
– Прощай, – сказал он вежливо.
Нельзя его отпускать!
– Стой! – крикнул Демосфен. – Не смей уходить, пока я не закончил. Кому ты служишь?
Холодно, с едва заметной улыбкой, мальчик взглянул на него снизу вверх.
– Александру.
Демосфен нахмурился. Александром звали каждого третьего знатного македонца. Мальчик задумчиво помолчал, потом добавил:
– И богам.
– Ты крадешь мое время, – сказал Демосфен. Он задыхался, теряя контроль над своими чувствами. – Подойди.
Оратор схватил мальчика за руку, пытаясь удержать. Мальчик отпрянул, но не стал вырываться. Он просто смотрел. Его глубоко посаженные глаза расширились. Потом зрачки сузились, и их словно подернуло дымкой. На хорошем греческом, с утонченной учтивостью и очень спокойно он сказал:
– Отпусти меня. Или, обещаю, ты умрешь.
Демосфен разжал пальцы. Внушающий ужас, порочный мальчишка; очевидно, любимец какого-то вельможи. Его угрозы, без сомнения, пусты… но ведь здесь Македония. Мальчик все еще стоял на месте, пристально вглядываясь в лицо Демосфена. У того внезапной судорогой свело живот. Афинянин подумал о засадах, яде, кинжалах во мраке спальни… Его желудок сжался, по коже прошел озноб.
Мальчик не двигался, его глаза блестели из-под спутанной шапки волос. Потом он отвернулся, перемахнул одним прыжком невысокую стену и исчез.
От окна донесся гулкий голос Эсхина, взявший сначала низкие ноты, потом эффектно подскочивший до тонкого фальцета. Подозрение, одно лишь подозрение! Не на чем выстроить обвинение; то, что очевидно для него самого, не сделать таким же очевидным для остальных. От саднящего горла простуда поднялась в нос; Демосфен громко чихнул. Он должен получить свой отвар, пусть даже приготовленный невежественным дикарем-недоумком. Как часто в своих речах говорил он о Македонии как о стране, не способной дать цивилизованному миру даже приличного раба!
Олимпиада сидела в своем золоченом кресле с резными пальметтами и розами. Солнце широким потоком вливалось в окно,
