узнал меня.
С явным удовольствием мальчик наблюдал, как улыбка медленно освещает лицо отца: щербатый рот, здоровый глаз и даже слепой.
– Но почему ты ничего мне не сказал? – поинтересовался Филипп.
– Демосфен этого и ожидал. Он не знал, что думать.
Филипп бросил на сына одобрительный взгляд.
– Этот человек делал тебе предложения? – спросил отец, помедлив.
– Он не стал бы просить раба. Он просто узнал бы, сколько я стою.
– Что ж, теперь, полагаю, он это знает.
Отец и сын переглянулись. Это было мгновение редкой гармонии между ними. Оба были подлинными наследниками тех вождей, что сотни и сотни лет назад приехали из-за Истра на своих колесницах. Вооруженные бронзовыми мечами, их предки вели за собой неисчислимые племена, одни из которых ушли дальше на юг, покоряя новые земли, другие осели в местных горных царствах, в которые привнесли свои древние обычаи. Они возводили для своих мертвых гробницы, где те лежали рядом с останками предков, черепа которых были покрыты шлемами, увенчанными кабаньими клыками, а кости рук сжимали обоюдоострые секиры. Из поколения в поколение, от отца к сыну, передавались достигшие совершенства ритуалы кровной мести и междоусобиц. Хотя на обидчика нельзя было поднять меч, за оскорбление воздавалось – изящно, тонко, мерой за меру. В своем роде это напоминало кровавую расправу в тронном зале Эгии.
В Афинах наконец обсудили условия мирного договора. Антипатра и Пармениона, посланных туда представлять Филиппа, поразили затейливые обычаи юга. Единственным вопросом, выносившимся в Македонии на голосование, был смертный приговор; все остальное единолично решал царь.
К тому времени, когда Афины согласились с условиями мирного договора (Эсхин особенно упорно настаивал на этом) и посольство отправилось в обратный путь, чтобы заключить договор, царь Филипп успел покорить фракийскую крепость царя Керсоблепта[45] и принял капитуляцию на том условии, что сын фракийца останется заложником в Пелле.
Между тем из укреплений над Фермопилами явился в поисках пропитания, золота и удачи изгнанный грабитель храмов – Фокион. Филипп тотчас же вошел с ним в секретные сношения. Новость о том, что Македония протянула руку к Великим воротам, подействовала бы на Афины подобно землетрясению – им куда легче было выносить грехи Фокиона (и даже пользоваться ими при случае), чем это. Поэтому переговоры следовало тщательно скрывать до тех пор, пока мир не будет подписан и скреплен священными нерушимыми клятвами.
Филипп был обаятелен и любезен со вторым посольством. Эсхина он ценил в особенности, как человека не купленного, но изменившего в своем сердце. Актер с радостью принял заверения царя – бывшие, впрочем, на тот момент искренними, – что тот не причинит вреда Афинам и не слишком жестоко обойдется с фокейцами. Афины нуждались в Фокиде: как для того, чтобы удерживать Фермопилы, так и для противостояния заклятому врагу – Фивам.
Послов
