ловко поднял кувшин обратно, вопросительно повернулся к Глебу. Невзорович, помедлив мгновение, подставил бокал, хоть в том не убыло ещё и половины.
Он приехал к пану Рыгору полчаса назад, застигнутый холодным, совсем не летним дождём в лесах над Двиной. Один, верхом, благо следить за ним опекун не следил – должно быть, полагал его ещё несмышлёным или достаточно покорным. И в самом деле – согласился же воспитанник, виленский бунтовщик (бунтовщик, да… какой он бунтовщик, так, случайная мелкая сошка в деле филоматов и филаретов!), поехать учиться в Петербург.
Долив в бокалы, пахолок заглянул в кувшин, удовлетворённо кивнул, вопросительно глянул на господина. Пан Спакойны коротко кивнул – со слугами он предпочитал обращаться, тратя как можно меньше слов – и пахолок всё так же бесшумно исчез за дверью вместе с кувшином.
– Вот, собственно, про ту дуэль я и приехал с тобой поговорить, пане Рыгор, – сказал Глеб, проводив пахолка взглядом. – Мне ведь пан Миколай ни слова, ни полслова не рассказывал, хоть я и так, и сяк у него выспрашивал – и напрямик, и околицей. Молчит, как будто рот зашил себе.
– А спрашивать ты умеешь, сударь Глеб, – задумчиво сказал пан Рыгор, сузив глаза. – Вон как меня разговорил. Да… про молодые годы всегда поговорить хочется, особенно про такое. А ему ещё бы не молчать…
– Ну вот ты и рассказал бы мне, – продолжал Невзорович.
Вернулся Янек, так же молча поставил на стол кувшин – видно было, что полный по тому, как пахолок его держал обеими руками – не маленький кувшин, с полугарнец. Знал слуга своего господина.
– Ну что ж… – помедлив несколько мгновений, пока пахолок вновь не исчез за дверью, сказал пан Рыгор. – Расскажу, раз просишь…
3
– Так есть, – отставил опустелый в очередной раз бокал пан Рыгор. За время его рассказа пахолок раз или два молча возникал в комнате, словно нюхом чуял, когда бокал господина опустеет. Молча подливал пива и хозяину, и гостю, так же молча исчезал. Глеб его почти не замечал, слушал жадно, едва ли не раскрыв рот, словно простолюдин. Спохватывался, напускал на себя невозмутимый вид.
Ненадолго.
Когда пан Рыгор умолк, оба несколько времени сидели молча, словно в каком-то оцепенении, потом Невзорович встряхнулся, отводя глаза и поставил на стол бокал, в котором на дне плескалось ещё несколько глотков пива – затекла рука, окостенела, на синеватом стекле остались жирные отпечатки пальцев с запотелым ореолом вокруг них. Ещё немного – и он раздавил бы этот стакан, лопнуло бы богемское стекло прямо в руках.
– Вот, стало быть, как оно было, – процедил он, вспоминая, как опекун выходил из коляски, когда вернулся с дуэли – спокойный, величавый, довольный даже – сюртук нараспашку, нагая сабля в правой руке. Словно только что бился, минуту назад. Величался, чтобы видели, что бился на дуэли. А то вдруг кто не заметит?
– А ты, стало быть, раньше про то и не слышал? – переспросил пан Рыгор.
– Да
