разговоров, да и сами они выдались какими-то скучными.
Высокий и сутулый офицер («Платон Сергеевич, – хмуро буркнул он при знакомстве, – можете меня так и звать, кадет, ни к чему чинами считаться») с эполетами драгунского штабс-ротмистра, хмурый, худой, со впалыми щеками и каким-то костистым лицом, он почти всю дорогу спал, а когда не спал, то либо поминутно морщился, словно у него что-то болело, либо курил, отчего морщились уже остальные пассажиры. Впрочем, сидел он тоже у окна, у противоположного, и дым быстро вытягивали сквозняком. Из скупых придорожных разговоров в трактирах и дилижансе Грегори понял только, что штабс-ротмистр едет в столицу хлопотать то ли о каких-то льготах или пенсионе, то ли о переводе куда-то, но на каком основании – штабс умолчал, а спрашивать никто не стал – Грегори не осмелился из-за возраста и субординации (штабс и без того глядел на кадета недовольно, особенно на его потёртый французский ранец), а остальным, видимо, было всё равно.
Дама со сварливым лицом, по внешнему виду – барынька того же достатка, что и кадет Шепелёв. Чёрный капор и такая же мантилья, горбоносое лицо с потемнелой от возраста кожей, из-под капора выбиваются пряди пепельно-седых волос, едва заметные седые же волоски над верхней губой. («Аделаидой Христофоровной родители назвали. А ты, детонька, никак уже и служишь, с младых-то ногтей?»). Невзирая на внешность, она оказалась добродушной, хоть и малоразговорчивой, несколько раз угощала Грегори домашними пирожками – с яблоками, капустой и тресковой печенью. На штабс-ротмистра же, когда он курил, дама недружелюбно косилась, свирепо шевеля крупной бородавкой на горбатом носу. Всё в тех же скупых подорожных разговорах выяснилось, что она едет в гости к своей кузине в Выборг, а одета в чёрное потому, что муж умер в Бессарабии от какой-то местной лихорадки.
Двое – по виду купцы средней руки, не выше третьей гильдии, Пров Семёнович и Евсей Львович. Оба в добротных дорожных сюртуках, один в тёмно-сером, другой – в чёрном, в шляпах котелками. Оба бородатые, один – неопрятная борода лопатой, тёмно-русая, щедро, словно перец с солью, посыпанная сединой, рта не видно из-за густой буйной поросли. Второй – аккуратная чёрная эспаньолка и завитые усы, словно у уланского офицера – и то, и другое совершенно не шло к его круглому лицу и курносому носу. Оба с густыми косматыми бровями. Эти попутчики большей частью отмалчивалась, не обронив о себе почти ни слова – Грегори видел только, как в Москве двое дюжих мужиков, прислуга извозчичьей биржи, с натугой взвалили для них на крышу дилижансе тяжёлый кованый сундук, один на двоих. Всю дорогу оба купца то спали, то, проснувшись, и перебросившись вполголоса несколькими словами, вынимали штоф с гданской водкой, копчёную немецкую колбасу, французские булки, выпивали, закусывали и снова ныряли в сон.
Грегори, глядя на своих попутчиков, иной раз поражался, как люди могут столько спать. И изнывал от скуки. Взятая с собой в дорогу книга (десятый том Карамзина, разумеется!) была прочитана ещё до приезда в Москву, а читать её вторично не тянуло. Вообще, Грегори любил читать полюбившиеся книги и по второму разу, и по третьему. Бывало
