конце XIV – начале XV века Италия, в частности Флоренция, стала привлекать значительную часть художников и интеллектуалов, которые стали символами этой эпохи культурного возрождения, – этими знаниями мы во многом обязаны интереснейшим страницам «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджо Вазари. Широко известны те культурные изменения, которые вызвало новое брожение. Впрочем, многие критики считали, что у них была и темная сторона. Когда Рёскин назвал Ренессанс злом, он сокрушался о том, что гораздо позже писатель назовет «опустошением мира»[9]. С точки зрения готического мировоззрения Рёскина, мистицизм и религиозный пыл Средневековья создали более мощное и внушающее большее благоговение искусство, чем то, что последовало за этим периодом. На протяжении всей истории человечества, в том числе и в наше время, продолжают возникать новые варианты антирационалистических взглядов Рёскина, которые являются ответом на течения, опирающиеся на здравый смысл, такие как Ренессанс. Будь то нацистская партия Гитлера, отвергающая модернистское искусство во имя средневековых мифов, прославляющих «германский» дух, или современные ультраправые пропагандисты, выступающие за «традиционалистский» возврат к религиозным общинам, представители современных направлений винят Ренессанс в угасании веры в Бога, утрате наследуемых культурных ценностей и воцарении бездушной технократии, управляемой бюрократической элитой[10].
Несмотря на это столкновение взглядов, большинство историков во времена Липпманна считали, что Ренессанс в соответствии со своей этимологией, представляет собой возвращение к чему-то утраченному прежде всего к языческой культуре древности и празднованию земной жизни, которое было обусловлено чрезмерной религиозностью средневекового мира. Для того поколения ученых, знатоков и коллекционеров слово «Ренессанс» произошло от приставки «re-» (фр. «назад, снова»): это была эпоха возрождения, повторных открытий и переосмысления. Она породила много нового: оперу, телескоп, широкое применение одноточечной перспективы в живописи и многое другое. Но что не менее важно, она показала, как можно пересмотреть, воссоздать и повторно использовать преданные забвению идеи и практики прошлого. Никакое новое открытие не могло быть более грандиозным, чем то, которое должно было произойти перед взором Липпманна, смотрящего поверх очков в проволочной оправе.
Доктор Фридрих Липпманн был чем-то похож на Курца из романа Джозефа Конрада «Сердце тьмы»: вся Европа внесла свой вклад в его становление. Он родился в 1838 году в немецкоязычной Праге Франца Кафки и Габсбургской империи, в детстве часто ездил в Италию, провел часть золотой поры юности в Париже и Лондоне, учился в университете в Вене и окончательно обосновался в Берлине в конце тридцатых годов, когда стал директором Музея печати и рисунков, молодого музея, который он превратил в одно из лучших в мире собраний гравюр и рисунков[11]. С самого детства
Представление о движении западного общества от религии оживляет спорная и провокационная книга Марселя Гоше «Разочарование мира: политическая история религии», перевод Оскар Бердж (Принстон: Издательство Принстонского университета, 1997).
См., например, работу Освальда Шпенглера и его превознесение средневекового периода над Ренессансом и его якобы «современным», «декадентским» духом в книге «Упадок Запада», перевод Чарльз Фрэнсис Аткинсон, том 2: Перспективы мировой истории (2 тома; Лондон: Джордж Аллен, 1923), 891, 982. См. также Пол Ратнер, «Почему некоторые консервативные мыслители всерьез хотят возвращения Средневековья», Big Think, 5 марта 2017 года, https://bigthink.com/paul-ratner/time-to-get-medieval-why-some-conservative-thinkers-love-the-middle-ages. Для художественной критики рационализма эпохи Возрождения см. слова Лео Нафта в его ссоре с Людовиком Сеттембрини в романе Томаса Манна «Волшебная гора», перевод John E. Woods (Нью-Йорк: Vintage International, 1995), 512–513: «В [Средние века]. считалось позорным отдавать в школу любого отрока, который не хотел стать священнослужителем, и это презрение к литературному искусству, как со стороны аристократии, так и со стороны простолюдинов, оставалось отличительной чертой истинного дворянства; тогда как литератор, этот истинный сын гуманизма и буржуазии, умеющий читать и писать – что дворяне, воины и простолюдины умели делать плохо или не умели вовсе, – не умел ничего другого, совершенно ничего не понимал о мире и оставался латинским болваном, мастером слова, оставившим реальную жизнь честным людям…»
См. C. D., The Late Dr. Lippmann, 7–8. 12. Описание 12-го герцога Гамильтона и списка его пороков см. в Havely, Dante’s British Public, 247.
