что место для него неподходящее. Газет тут не читали, а разговоры крутились вокруг насущных нужд. Не успел он подняться с места, как человек, пришедший ему на помощь, перешел за его стол и уселся рядом, загораживая ему выход. Он даже не попросил выпить, напротив, сам предложил стаканчик. Сказал, что его зовут Клаус Герба.
– Хочу вас угостить в честь знакомства.
Вот при каких обстоятельствах произошло знакомство с Клаусом Гербой.
Этот тип приклеился к нему намертво и не хотел отпускать от себя. Пустовойт не выдержал:
– Я ничего не покупаю.
В ответ Герба буркнул, что розничной торговлей занимаются в другом месте.
Тем временем в зале опять стало шумно, прибыл оратор из замка, и посетители радовались развлечению.
– Я Безродов, – представился он доктору.
У юноши было округлое милое лицо воспитанника, которых во множестве выпускали из военных училищ: девичьи губ улыбались, а на лбу сохранялся завиток нежных волос. Посещая пивные, он не приобрел дурных привычек и взирал на всех с любопытством. Его ногти были аккуратно подстрижены, но манжет рубашки оказался безжалостно откромсан – то ли порвались петли для запонок, то ли он хотел избавиться от кружев, неуместных в его новой жизни. Доктор согласился с Безродовым: с той жизнью следовало покончить навсегда.
Выяснилось, что оратор из молодого человека никудышный: его речь напоминала передовицы газет.
– Мы думали, мадам, что наше время – век буржуазной сытости, праздности и непоколебимой веры в прогресс. Но вы видите обречённых на гибель солдат, в эту войну вовлечены представители всех классов. Бессмысленность и ужас войны заключается в абсолютном непонимании солдат против кого и за что они воют.
Из женщин в трактире присутствовала лишь официантка, но свою речь Безродов обращал явно не к ней.
Пустовойт заказал у Клауса папиросы для фотографа, сорок штук. Тот предложил хинджи, но доктор отказался, торговец отталкивал своей назойливостью. На прощание он стал навязываться:
– Предлагаю взять фиакр на двоих.
Словно они находились где-нибудь в Париже. Явно хотел узнать, куда Пустовойт направляется. Доктор отказался от «фиакра» и сказал, что доберется пешком.
По дороге в город его задержал полицейский, преградил путь и спросил: «Куда путь держите?» – «К пациенту. Я врач». – «Учтите, я за вами присматриваю. Если вы врач, то обязаны встать на военный учет». – С этими словами полицейский сделал отметку в своем блокноте.
Николас Фридеман оставил работу проводника и не понимал, в чем заключались его новые обязанности. Он сопутствовал Геллеру, а взамен тот заботился о транспорте, кофе и гостинице. Сейчас они сняли комнату в трактире «У Ганса» и сидели в обеденном зале, надвинув капюшоны на головы. Вместо мусса подавали яблочный пирог, и кофе был сварен из желудей.
– Вы что, монахи? – спросил их Мёллер.
