просто китайского миропонимания, но жизненного идеала китайцев.
Правда, «возвращение к подлинности», проповедуемое учителями китайской стратегии, предполагает отказ от внешней идентичности, некую абсолютную анонимность, безвестность, которая, тягостна и даже, пожалуй, невыносима для обыкновенного человека. Но на то мудрец в Китае и является лучшим стратегом – над всеми властвующим и для всех непостижимым.
Вот с виду парадоксальный, но по сути совершенно закономерный постулат китайского стратега: обман легче всего дается абсолютно целомудренному мужу. Почему? Потому что чистота сердца ставит человека прежде мира, тогда как интриган хочет все рассчитать и подстроить и сам попадает в тенета мирских страстей. Он всегда выбирает и… проигрывает.
Тайваньский автор Чэнь Инлюэ называет следующие принципы успешной стратегии:
• непрерывная изменчивость;
• сокровенность;
• закрытость;
• способность по виду уступить партнеру;
• умение смотреть далеко[3].
Как бы то ни было, для китайцев политика есть парадоксальная в своем роде наука чистой практики, эффективности без знания. Политическая общность есть реальность неформализуемая и даже неосознаваемая, неотделимая от повседневного существования и конкретности жизненного опыта. Она есть, говоря словами классической сентенции из «Книги Перемен», «то, чем люди каждый день пользуются, а о том не знают». Равным образом, подлинная коммуникация между людьми, а с нею искусство убеждения, согласно автору «Гуй Гу-цзы», целиком относятся к области необъективируемого и даже неосознаваемого в человеческой деятельности, одним словом – к области чистой прагматики. Так младенец понимает свою мать без слов и даже без самого «понимания». Речь идет об искусстве чуждого и даже враждебного всякой рефлексии и отвлеченной рациональности воздействия на «сердце» человека, которое сродни современным методам пропаганды и «манипуляции сознанием». Мы имеем дело с воздействием интимным и нелокализуемым по своей природе, стратегией скрытого психологического контроля или, по-китайски, «управления сердцем», которая призвана не подавлять объект воздействия, а «направлять» или, лучше сказать, позволять ему развиваться в нужном направлении. Здесь никогда не бывает отношений между равными – только асимметричные отношения между начальником и подчиненным, старшим и младшим. Поэтому здесь не бывает общих правил и формального консенсуса. И тем не менее – а точнее сказать, именно благодаря этому обстоятельству – здесь заведомо исключено всякое принуждение. Мудрому служат всегда добровольно и даже с искренней радостью.
На практике это означает, что китайская «антириторика» (по определению Ф. Жюльена), в отличие от античных образцов риторического искусства, имеет своим мотивом и целью разделение видимого
Чэнь Инлюэ. Гуй Гу-цзы саньшилю уди шэньчжао (36 упраздняющих вражду божественных приемов Гуй Гу-цзы). Тайбэй, 1973. С. 78.
