лишние страдания трем разбойникам (причем отъявленным злодеям), которых должен был повесить. Зрители разъярились и угрожали ему. Для того чтобы наказать палача и спасти от народного гнева, его посадили в тюрьму[78]. За наказанием неумелого палача стоит традиция совсем близкого прошлого: если казнь не удалась, осужденный должен быть помилован. Этот обычай твердо соблюдался в некоторых областях[79]. Народ часто ждал его подтверждения и иногда вставал на защиту осужденного, помогая ему избежать смерти. Дабы положить конец и обычаю, и народным ожиданиям, вспомнили старую поговорку: «Коль на виселицу попал, верно пропал». В смертные приговоры стали вводить точные указания: «Повесить и держать в петле, пока не наступит смерть», «пока не испустит дух». А юристы, такие, как Серпийон и Блэкстоун, в середине XVIII века утверждают, что неудача палача не влечет за собой сохранение жизни осужденного[80]. В церемонии казни еще оставалось нечто от Божьего суда. В схватке с осужденным палач выступал как своего рода защитник короля. Но защитник непризнаваемый и непризнанный: вроде бы, по традиции, запечатанную грамоту с указаниями для палача швыряли перед ним наземь, а не клали на стол. Известны многочисленные запреты, связанные с «крайне необходимой», однако «противоестественной» должностью палача[81]. Палач был в некотором смысле мечом короля, но разделял бесчестье со своим противником. Власть монарха, приказывавшая ему убивать и действительно убивающая его рукой, в нем самом не присутствовала; она не была тождественна его собственной жестокости. И наиболее ярко эта власть проявлялась в тот момент, когда останавливала занесенную руку палача грамотой о помиловании. Промежуток времени между приговором и казнью был очень коротким (несколько часов), а значит, весть о помиловании приходила обычно в самый последний момент. Но, несомненно, самой медлительностью своего течения церемония предусматривала возможность этого события[82]. Осужденные всегда надеялись на помилование и, чтобы потянуть время, заявляли, даже у самого подножия эшафота, что хотят сделать признание. Когда люди желали помилования, они требовали его криками, старались оттянуть последний момент, ожидая прибытия гонца с грамотой за зеленой восковой печатью, а если надо, то и распускали слухи, будто он уже в пути (например, 3 августа 1750 г. во время казни осужденных за восстание против похищения детей). Государь присутствует в казни не только как власть, мстящая за нарушение закона, но и как власть, способная приостановить и закон, и мщение. Он один остается хозяином, он один может смыть оскорбления, нанесенные его личности; хотя верно, что он передает судам свою власть отправлять правосудие, он не уступает ее; он сохраняет ее во всей целости и может приостановить исполнение приговора или сделать его более жестоким по собственной воле.
Публичную казнь, остававшуюся ритуалом еще в XVIII веке, следует расценивать как политический инструмент. Казнь логически вписывается в карательную систему, где
Сцена, записанная Т. С. Гёлеттом во время казни жандарма Монтини в 1737 г., см.: R. Anchel, Crimes et châtiments au XVIIIe siècle, 1933, p. 62–69.
Например, в Бургундии. См.: Chassanée, Consuetudo Burgundi, fol. 55.
F. Serpillon, Code criminel, 1767, t. III, p. 1100. Блэкстоун: «Ясно, что если преступник, приговоренный к повешению и оставлению на виселице до наступления смерти, остается жив из-за неловкости палача или чьей-то еще, то шериф обязан повторить казнь; ведь первая попытка не увенчалась исполнением приговора; и уступать в таких случаях ложному состраданию – значит открывать дорогу бесконечным сговорам» (Blackstone, Commentaire sur le Code criminel d’Angleterre, 1776, p. 201; пер. на франц. яз.).
Ch. Loyseau, Cinq livres du droit des offices, éd. de 1613, p. 80–81.
См.: S. P. Hardy, 30 janvier 1769, t. I, p. 125; 14 déc. 1779, t. IV, p. 229; R. Anchel, Crimes et châtiments au XVIIIe siècle, p. 162–163 (здесь рассказывается история Антуана Буллетекса, который стоял уже у подножия эшафота, когда прискакал всадник с драгоценным пергаментом. Раздались возгласы: «Да здравствует Король!», Буллетекса повели в кабак, а секретарь суда обошел всех со шляпой, собирая для него деньги).
