своих слов тянет из кармана смятый клочок.
– Засунь его себе… обратно, – зло говорит тётя Нюра. – Бумажка бумажкой, а ходить надо осторожнее. Ничему вас жизнь не учит!
– Но у нас же разрешение?
– Вы Хаю Гликман помните? Басю Тавгер? Риву Райнес? Девки молодые были, смешливые. Вроде вас. Тоже всё хохотали. Где они теперь хохочут?
– Мы поняли, тётя Нюра, – опустила глаза Ривка.
– То-то же! Идёте в город – тише воды, ниже травы. Головы опустили, лица спрятали. Увидели патруль или полицая, хоронитесь в переулок. А они лаются на всю улицу, всем соседям слышно. И на себя беду накличете, и на меня.
Тётя Нюра, подруга Гинды, матери Ривки и Лиды, аккуратно укладывает в корзинку несколько узелков.
– Так, что достала – то даю. Вот здесь – пшена немного, пусть мать кашу сварит. Масло отдельно кладу, глядите, чтоб не растаяло. Яйцо только одно, не раздавите, косолапые! Немчура дюже до яиц охоча. Прямо не достать нынче. Вчера к церкви ходила, так сама видела. Сидит солдат на паперти, у него целая шапка яиц сырых. Десятка два, не меньше. Так он чего удумал. Тюкнет яйцо о карабин, выпьет, скорлупу под ноги бросит. И сидит, лыбу давит. Снова тюкнет и сёрбает шумно на всю площадь. Тьфу, паразит! А в десяти шагах пацанята стоят. Мишка Свойский и Казимир, сын учителя Болеслава. Смотрят на этого солдата голодными глазами. У Свойских на прошлой неделе полицаи корову со двора увели, так им совсем жрать нечего. А учитель и при советах не богат был, теперь вообще непонятно чем питается. Ребятишки есть хотят, а солдат это видит и понимает. Поэтому жрёт напоказ. Двойное удовольствие, чтоб его глисты задавили!
– Тётя Нюра, нам бы лекарств каких, – просит Лида. – У отца с сердцем нехорошо.
– У меня тоже с сердцем нехорошо на всё это глядеть! – ворчит тётка Нюра. – Где я лекарств достану? Залманзон свою аптеку закрыл, во всём городе даже йода не достать. Попробую в больнице выпросить. Молоко туда ношу медсестричке одной. Но не обещаю!
– Что бы мы без вас делали, тётя Нюра. Мать велела в ноги поклониться.
– Идите уже, клуши. Не дай Бог кто увидит у меня. Осторожнее там!
Тётка Нюра утирает глаза краешком платка, неуклюже чмокает в макушку Ривку, торопливо, неловко крестит обеих сложенными щепотью пальцами.
– А-а, чего это я. Ну да ладно, лишним не будет. Топайте уже.
– Спасибо, тётя Нюра.
Сёстры выскакивают за дверь, слыша за спиной старательно заглушаемые рыдания.
До гетто пробираются перебежками. Бумага-бумагой, но теперь у них в руках драгоценная добыча – корзинка с узелками. Хлеб, пшено, масло. Несколько дней жизни для семьи Аксельродов. Потому страшно, чтоб встречный полицай не отобрал эту корзинку, эту жизнь. Отцу Нохиму за целый день тяжёлой работы немцы дают крошечный кусочек хлеба, сто пятьдесят грамм. На неработающих сестёр и мать достаётся и того меньше. Если бы не их вылазки в город, давно бы ноги протянули. Ещё бы лекарств достать.
Рива первой замечает в сумерках
