невмоготу, хоть плачь. А полечиться не на что! Только и всего заработал Петро Тимофеич адским трудом своим. И теперь: повесь ему на плечо коромысло с вёдрами да кинь в одно ведро ненависть, а в другое любовь к Родине – неизвестно, куда переважит.
Так вот покинули надежда и радость душу простецкого человека – крестьянина. Ковыряется он, ковыряется день-деньской с хозяйством, ещё и ночи прихватит, а толку никакого. Едва конец до конца приладит – глядишь, снова где-нибудь расстыковалось. И какое там завтра надёжное?! Он и сегодня-то плохо видит, а уж завтра – ему в самый сильный бинокль не разглядеть…
Нынче с утра хмур ходит Петька, словно та туча, что из-за Золотого кургана на горизонт выползла. Чует, чует его немощная спина перемену погоды: ноет.
В самый обед, прямо за столом, опять с Елизаветой поцапались. Ни с того ни с сего! Хлебали щи да котлеты с кашей ели, разговаривали:
– Отец, Касьяновы вон мебель новую купили, а мы что, хуже, что ли?
– Не к чему сейчас, Лизань. Сашок должен из армии вот-вот вернуться. Нужно одеть, обуть хоть на первое время. Из старого небось вырос.
– Да оно и то правда, но больно мягкий уголок хочется. Наш-то диван совсем не годится: пружины повылезли, в заднее место давят.
Елизавета уже пила душистый, на травах чай. Произнося последние слова, с хитринкой поглядывала в сторону насупившегося мужа. Думала: «Ну-ка закину удочку, что будет?»
Петро, с утра спиной чуявший перемену погоды, в очередной раз, – кстати, нередкий за последнее время, – не выдержал:
– Не задавят тебя те пружины! Знаешь, что зима на носу. Придётся ещё угля и дров прикупить. Оксанка позавчера из города позвонила, помнишь? Не знаю как тебе, а мне она сказала, что за квартиру теперь больше сдерут. А ты, диван! – Он молотил языком что-то ещё. По всей видимости, обидное, раз Елизавета бросила пить чай и, нагнув голову, словно заартачившаяся лошадь, демонстрируя величайшее недовольство, покинула кухню.
Петька, успокаиваясь, дожёвывал котлету. Про себя размышлял: «Часто скандалить стали в последние года. Бабская натура виновата. Теперь в магазинах всего полно: да только глянешь, как та лиса в кувшин, а не достать. Покупательские способности почти на нулях. А то я не вижу, что диван разваливается! Но есть же дела поважнее. Во женщины! Им дай всё и сразу».
Отобедав, накинул телогрейку и поплёлся на базы. Часа два метал навоз, после подремонтировал у овец ясли. Закончив, сел на колоду покурить. И тут на улице замычала корова. Сегодня скот с пастбища возвращался раньше обычного, потому что срывался снег.
Петька в сердцах затоптал кирзовым сапогом окурок, утёр потный лоб и поковылял закрывать по базам коров.
Спинища разламывалась и гудела, словно телеграфный столб. Пока закрывал коров, пришли с попасу овцы. Загнал в овчарню, напоил. Дал всем понемногу пахучего сенца. Пришли-то полуголодные – в степи брать уже нечего.
Рано вечереет в ноябре.
