в конец. Он распорол мне щеку до кости. Я тогда думал, что и глаза лишусь. Эд же лишь бросил через плечо, что впредь мне наука. Этого я не прошу и на смертном одре…
Палатин вдруг привстал на стременах, вглядываясь в заросли на противоположном склоне.
– Клянусь духами… Мессир, олень! Взгляните – олень!
Крупная, светлая чуть не до белизны оленуха, вывалив язык и задыхаясь, одним прыжком вымахнула из кустов. Замерла на миг, увидев вблизи людей, и, откинув голову, рванулась в сторону вдоль ручья.
В тот же миг оба всадника, забыв о разговоре, азартно пришпорили коней.
Тихий лес внезапно огласился шумом появившейся из-за холма охоты. Неистово лаяли, заходились псы, лошади и всадники, тесня друг друга, с треском ломились сквозь подлесок. Ревели трубы, слышался шум трещоток, улюлюканье.
Оленуха неслась по самой береговой кромке вдоль ручья. Бока её уже потемнели от пота, она была утомлена и явно стремилась к воде. Ренье и следовавший за ним Эврар оба поняли её намерение и, срезая по склону путь, ринулись к озерцу.
Две крупные поджарые собаки уже почти настигли несчастное животное, одна из них впилась, было оленухе в бедро, но последним усилием та рванулась вперед, с разбегу кинувшись в воду и увлекая за собой пса. Миг – и в осевшем столбе брызг возникли две головы. Жертва, подняв над водой влажный нос, отчаянно устремилась к противоположному берегу, собака же вернулась и вылезла на берег, отряхиваясь, но тут же отскочила, уворачиваясь от копыт поднявшегося на дыбы светлого жеребца, на котором восседал тучный шумливый человек в белой овчинной накидке и зубчатом венце поверх полотняного капюшона.
– Уйдет, уйдет! – визгливо вопил он. – Эй, лотарингцы, здесь глубоко? Есть брод или надо объезжать?..
Он вдруг осекся, заметив всадников на противоположном берегу.
– Ренье! – закричал он во весь голос. – Ренье, не смейте! Это мой зверь! Королевский зверь!
Герцог обратил на эти вопли не больше внимания, чем на галдеж вспугнутых шумом галок. Спрыгнув с коня и на ходу выхватывая длинный охотничий тесак, он уже спешил туда, где тяжело выбиралась из воды оленуха.
Будь это самец-олень, он бы в последнем усилии попытался защитить себя рогами. Но затравленная самка после того, как холодная вода окончательно лишила её сил, лишь рухнула на колени, подняв на охотника огромные, полные слез глаза.
«Почему олени плачут, как люди, перед смертью?» – подумал Ренье, чтобы хоть как-то отвлечься от воплей с другого берега. Рывком опрокинув на спину животное, он придавил его коленом и так быстро и твердо полоснул по вздрагивающему горлу, что клинок рассек плоть едва не до позвонков.
– Моя! Моя! Она была моя! – орал король. Ему наконец-то удалось одолеть брод, и, соскочив с лошади, он кинулся к трупу животного.
– Вы специально это затеяли, Длинная Шея! Ваши люди нарочно гнали её сюда, в заранее обусловленное место, где вы уже поджидали! Вы просто хотели отомстить мне после отказа отдать
