самшита по кустам и деревьям, настоятель Радон лично пожелал убедиться, что силы тьмы не хозяйничали нынче в его владениях.
Но, кажется, везде царил мир. В предрассветном сумраке монахи меняли на скотном дворе подстилку, где навоз был перемешан с солью, мулы шумно хрустели овсом, свиньи томно похрюкивали, блеяли овцы, еще не обросшие после зимней стрижки, подавали жалобные голоса ягнята. И полное лицо аббата расплылось в отеческой улыбке, он не удержался, чтобы не войти в загон и не приласкать кое-кого из ягняток, нисколько не заботясь о том, как странно выглядит его расшитое узорами облачение в овечьем хлеву. Его посох с резным завитком на конце попридержал брат-ключарь – тощий старичок со скорбным лицом и венчиком седых вьющихся волос вокруг тонзуры, носивший имя Тилпин.
– Ваше благочестие, – негромко, но настойчиво проговорил ключарь, – скоро служба, вам пора быть в храме, а не среди безмозглых тварей.
Радон вытер пальцы о вышитую полу ризы и кротко вздохнул. Когда-то он бежал от насилия, крови и жестокости людского мира в эту глушь, создав здесь свой особый мирок, и, возможно, не слишком радел об обращении лесных обитателей-язычников, не журил местных женщин за колдовство, не разрушал старые языческие алтари у лесных источников, и тем не менее, Господу, видимо, была угодна его деятельность, раз он сподобил его в мире дожить до седых волос и принести покой всем обитателям этого края. Недаром в его обитель Святого Гилария-в-лесу на праздник мая со всей округи сходилось столько местных жителей.
Сейчас прибывшие на праздник селяне со своими женами и полудикими ребятишками расположились на лугу за стенами монастыря, где монахи угощали их утренней похлебкой. Среди этих диковатых лесных жителей выделялся рослый светловолосый торговец-разносчик, бог весть как пробравшийся через лес со своим ящиком с товаром, вызвав смятение всех деревенских кумушек. Но торговаться с разносчиком товаров им оказалось непросто: лоточник оказался немым, все больше мычал и очень скупо торговался.
Сейчас он сидел немного в стороне, длинноногий плечистый детина с длинными волосами, собранными сзади в хвост. И гладя на него Радон вдруг подумал: а не предложить ли этому угрюмому парню остаться в Гиларии-в лесу? Ибо аббат всерьез подумывал набрать тут некое подобие вооруженной стражи. И даже не столько для охраны от разбойников, сколько чтобы препятствовать своеволию то и дело заглядывавшему в аббатство Фульку Анжуйскому. Уж больно своевольно порой вел себя тут этот рыжий граф.
Сейчас, когда аббат наблюдал за немым торговцем, тот вдруг перестал перебирать свои гребешки и ленточки в коробе, а резко выпрямился и прислушался. И аббат помимо воли поглядел туда, куда смотрел немой. Тихая жизнь в лесу даже теперь не приучила Радона к благостному спокойствию, и первой его мыслью было о молодежи и монахах, разбредшихся по лесу в праздничное майское утро. Но его внезапно успокоил дребезжащий голос старичка Тилпина.
– Не обошло нас и в день празднования мая испытать на себе излишнее дружелюбие этого греховодника Фулька.
Радон
