на него.
– А чем ты лучше норманна, Фульк? Ты полагаешь, нам, в глуши лесов, неведомо, как ты сам разоряешь монастыри? Ты сам словно плевок сатаны, когда желаешь покорить неподвластные тебе владения!
Фульк шумно задышал, поднялся, отбрасывая длинные косы за плечи. Да и аббат стал подниматься, закатывая рукава сутаны и сжимая кулаки.
Тут между графом и настоятелем встала высокая тонкая фигура Пипины.
– Во имя самого Спасителя, страдавшего за нас на Кресте, уймитесь сейчас же!
Она взволнованно дышала, когда оба, угрюмо потупясь, сели, повернувшись друг к другу спиной. В этой женщине была какая-то властная, умиротворяющая сила. Однако наблюдавшего за происходящим Ги сейчас больше всего поразило выражение слепой ярости на обычно кротком лице женщины. Она подошла сзади к брату и положила руки на его закованные в броню плечи.
– Скажи, Фульк, скажи во имя самого неба, неужели нет на всей земле франков места, где бы христианин победил норманна?
Фульк сосредоточенно сопел, теребя рыжую косу. Потом скал:
– Вспомни, Пипина, разве покойный брат нынешнего короля Людовик III не разбил их в Сокур-ан-Виме в год твоей свадьбы с Беренгаром Байе? Хо! А как же славная победа короля Эда на Монфоконе, когда он разгромил викингов так, что…
– Но это было так давно, Фульк!
Граф беспокойно заерзал.
– Я сам не раз отбивал их налеты на Тур и Анжу, – несколько неуверенно проговорил он, поскольку ему приходилось сталкиваться лишь с разрозненными отрядами норманнов.
Отхлебнув вина из шлема и отжав промокшие усы, Фульк угрюмо заметил:
– А как одолеть этих дьяволов во плоти, если тогда, когда язычники жгут селения и швыряют на копья детей, сами франки не хотят объединиться для борьбы с ними? Может, и правы церковники, долбящие, что норманны суть всего лишь кара за грехи христиан?
– Проклятье! – жестко, стиснув зубы, процедила Пипина. Её брат кивнул, решив, что проклятье графини относится лишь к викингам.
– Истинный крест, сестра моя. Эти псы, как проказа, гложут земли франков. В Анжу, в леса Турени что ни день прибывают толпы беженцев. Так было тогда, когда ты с малышкой Эммой на руках в веренице нищих брела в Анжу, так происходит и по сей день. Земли франков лежат пустыней от Луары о самого моря. И только волки-викинги чувствуют себя там привольно среди выжженных городов, опустевших сел, разрушенных монастырей. Недаром те края стали называть Нормандией – землей выходцев с Севера. И никто не смеет там проехать, не имея сильного отряда копейщиков. Но и тогда двигаться стараются быстро и бесшумно, словно стремясь поскорее покинуть этот проклятый край, где царит смерть. Прежде путники теряли дар речи, видя распятых на крестах франков – этой казни в насмешку над нашей верой подвергали несчастных христиан язычники, запрещая снимать тела с крестов, чтобы они так и разлагались на символе веры. Теперь
