даже и молодежно как будто, но, конечно, если серьезно смотреть, придирчиво, то всякому видно, что это бинты.
Господин Шаурма покрасовался перед зеркалом и пришел к выводу, что лучше купить еще кепку или даже шляпу, чтобы не возбуждать излишнего сочувствия – и приобрел – весьма дорого – бейсболочку «Рибок».
«Где тебя сделали, где тебя сделали… гм. Возвращение блудного сына-то вот… получается, – размышлял господин Шаурма. – Сейчас идти назад на остановку мимо похоронок. Нет, похоронка это другое, это просто ритуальные услуги. Да, не хотелось бы, конечно, умирать. Умру – одни похороны съедят весьма много из моих сбережений. Теперь еще многие берут на похороны родственника кредит. Нет денег совершенно, а если будет хоронить государство, оно обязательно меня положит в красный гроб, самый вульгарный».
Поэтому назад господин Шаурма решил ехать не на маршрутке, чтобы не думать о смерти и красных гробах, проходя мимо ритуалок, а на метро; он приложил карточку справа, а не слева, о чем ему весьма язвительно заметил сотрудник, присовокупив при этом характеристику «уважаемый»: «Уважаемый! Слева прикладывать нужно, понимаете? Слева» – чем господина Шаурму чувствительно травмировал: «И как это раздельно – слева – по слогам, как маленькому, – мысленно сокрушался господин Шаурма, спускаясь на эскалаторе. – И как это издевательски «уважаемый», когда ясно, что он меня ни на копейку не уважает, и как это оскорбительно «понимаете», как будто я дебил как будто, и как это в одной фразе три шпильки, да это не всякая стер…лядь сумеет».
В вагоне господин Шаурма поймал вай-фай и стал листать ленту; его бывший одноклассник господин Самса рекламировал свой телеграм-канал «Рыцарь картонного замка», и господин Шаурма перешел по ссылке, почитал ряд мотивирующих постов и решил написать господину Самсе, очевидно ожидая, что тот может ему чем-то помочь в непростой сложившейся ситуации.
Сообщение господину Самсе господин Шаурма сочинял всю дорогу до дома, и окончательная формулировка пришла к нему в лифте, но он решил не спешить: терпеливо доехал, открыл дверь квартиры, разулся, закрыл дверь, снял бейсболочку, размотал бинты нестерильные, поглядел на отверстие в голове в мутном зеркале, цокнул, поставил обувь сушиться, снял верхнюю одежду и понял, что забыл точную формулировку письма, которая казалась ему максимально вежливой и корректной, зато почему-то вспомнил, косясь на мусорку, что эмигранты серебряного века называли мусорку «ордюркой» от французского l’ordure.
Господин Шаурма схватился за голову – и тут же отдернул руку – прямо по дырке-то нечаянно задел! – а руки-то грязные: в метро катался, в лифте на кнопку нажал – и, придя в отчаянье, наговорил господину Самсе сбивчивое, полное бессильного мямленья голосовое, где он предлагал встретиться и просил помочь «но не деньгами, не думай, а советом, я твой канал пролистал, и понял, что ты бы мог…»
А господину Самсе он не писал до этого практически три года, и удивление последнего можно было представить, когда он слушал этот захлебывающийся поток униженного бормотания. Тем не менее,
