воспользоваться. Просто в спешке он не попал в Робинсон.
– Возможно. – Гамаш погрузился в раздумье. – Администратор стрелкового клуба сказал, что Тардиф отличный стрелок, верно? Но все же он промахнулся. Два раза.
– Напряжение в стрессовой ситуации. Мы все промахивались. Столпотворение в зале, Тардифа могли толкнуть. Да и не скажешь, что он сильно промахнулся, patron.
– Это верно. – Гамаш все еще находил мелкие щепки от трибуны, застрявшие в ткани костюма. – Если цель состояла не в убийстве Робинсон, а в том, чтобы напугать публику, то, возможно, он идеально воплотил в жизнь свои планы. Сначала хлопушки, чтобы пощекотать нервы, а потом выстрелы, гарантирующие панику.
Гарантирующие давку у дверей. И последствия. Травмы и смерти мужчин, женщин, детей. Что же за монстр этот Тардиф, подумал Бовуар.
– Видимо, он предполагал: даже если профессор Робинсон уцелеет, гибель людей в давке будет навечно связана с ее кампанией, – сказал Жан Ги. – Если не она, то ее движение будет убито.
– Ой ли? – усмехнулся Гамаш. – А ты прикинь. Беспорядки с десятками или даже сотнями жертв прогремят на весь мир. Робинсон получит известность, которую не купишь ни за какие деньги. На нее никто не взвалит вину за случившееся. Напротив, все будут считать ее жертвой, едва избежавшей смерти. Это уже происходит. В сегодняшних вечерних новостях она казалась почти совершенством. Можно подумать, специально готовилась.
– Погодите. – Жан Ги поднял руку, он не успевал следить за ходом мысли старшего инспектора. – Полагаете, она сама стоит за всем этим?
– Тардиф – промахнувшийся снайпер, – ответил Гамаш. – Промахнувшийся дважды.
– Чуть-чуть, – повторил Бовуар.
Он знал – хотя и не говорил об этом, – что если бы он был на месте Тардифа, то попал бы в цель.
Жан Ги вытащил свой блокнот и сделал себе заметку на память – выяснить, имели ли место контакты Тардифа с профессором Робинсон или ее помощницей. Но вдруг замер и посмотрел на Гамаша.
– Ты не уволен, – сказал старший инспектор, прочитав выражение его лица. – Я не упомянул тебя в отчетах, которые отправил сегодня вечером.
– Вы солгали?
– Грех упущения. Я не видел, что может выиграть Sûreté или публика от того, что великолепный полицейский будет уволен за один промах, от которого не случилось никакого вреда.
– Если это выяснится, вас уволят, – сказал Бовуар.
– Меня уже увольняли, – кивнул Гамаш. – Подозреваю, им наскучило менять имя на дверной табличке. Послушай, Жан Ги, это моя вина. Если я защищал чужого человека, то ты защищал собственную дочь. Ты дал мне понять это предыдущим вечером. Предупредил меня. И ты был прав. Она нуждается в защите. Это дело твоей жизни. Важное дело.
– Я нарушил приказ, – проговорил Бовуар.
– Я знаю. Слушай, ты хочешь быть уволенным? – Когда Бовуар отрицательно покачал головой, Гамаш сказал: – Bon, тогда перестань спорить. Прими это
