искренне считал Платон.
И был прав, по большому счёту!
Со второй недели сентября началось бабье лето.
Оно было не жарким, с переменной облачностью и практически сухим.
Вместе с бабьим летом на Платона нахлынули воспоминания о маме.
И в годовщину её смерти он записал наставление для потомков:
У каждого есть в жизни мать.
Или была она когда-то…
Моё волненье не унять…
Ведь тяжела так их утрата.
Так берегите матерей!
Они всегда за нас страдают.
Они всегда – всё для детей.
Но часто их надежды тают.
Да! Мы надежда матерей!
Что не сбылось – должно в нас сбыться.
И сбыться точно, поскорей.
Иначе же зачем родиться?!
Не забывайте никогда
Тепло и ласковые руки.
Их вспоминайте иногда.
Хотя бы в час…, и в дни разлуки!
В пятницу, 10 сентября, провожали уволившуюся Нону Петровну Барсукову. Совершенно случайно на её проводы, кроме Надежды Сергеевны, собрались только Ноне искренне сочувствующие местные интеллигенты-интеллектуалы Галина Александровна и Платон Петрович.
Вчетвером сели в кабинете Платона. За лёгкой выпивкой и весёлым дружеским разговором время летело незаметно. Темы затронули разные.
Невольно вспомнили и про отсутствующих мужчин:
– «А где твои… двое из ларца?!» – спросила Нона Надежду.
– «Тупой и ещё тупее!» – вполголоса поправил её Платон, вызвав лёгкий смешок Галины Александровны в знак согласия с коллегами.
Не слушая объяснения Надежды, Нона продолжила свою мысль:
– «Гаврила наверно меня ненавидит? Как увидит, так презрительно отворачивается!».
– «Да он вообще надменный, как… негр! Тоже страдает комплексом неполноценности. Хотя выражением морды своего лица всё пытается поднять свою значимость!» – уточнил инженер и человеческих душ.
И в итоге, поддавшись подстроенным недругами обстоятельствам, хоть уже и пенсионерка, но всё ещё красавица, Нона ушла в… вышестоящую организацию, на прощание, пожаловавшись квази подружкам:
– «Меня так вчера продуло, что я простудилась, и у меня из всех дыр потекло! Ха-ха-ха!».
Платон привык, что Нона иногда позволяла себе лишнее, невольно компрометируя этим всех присутствующих и его лично.
Через несколько дней писатель почувствовал, что ему явно не хватает общения с озорницей Ноной. Теперь ему не с кем было перекинуться хоть парой иронично-саркастических фраз по поводу поведения их общих коллег и сослуживцев.
В раздумье об этом он шёл к метро по тротуару. И вдруг! Платон взглянул и обомлел? Впереди шла… жопа! Она даже не шла, а как-то смешно переваливалась в почему-то и для неё
