style="font-size:15px;"> Тропа вилась и вилась себе сквозь осенний лес. Водичка, поматерив Бганов еще какое—то время, для приличия, притих. Потянулась монотонная, квадранс[21]за квадрансом, поездка…
В груди, помалу, занималась злость на господина гауптмана. Не мог сам поехать, что ли?! Видел же, что поручик пьян до безобразия?! Вот приедут они на место, и что прикажете там делать?! На месте массового убийства?! Нет, можно, конечно, завернуть трупы, если они остались, в половики – ковров—то здесь нет. Завернуть и утопить в реке. Но ведь не оценят. Получится сплошное безобразие. Куда ни кинь, попадешь в жмура. Ладно, упремся, разберемся. Зря, что ли, Цмок Водичкой усилил? Вот пусть бывший лягаш и подсказывает, что и как.
Прапорщик зевнул, чуть не вывернув челюсть. Жуть какая… Вторые сутки на ногах и отдых не предвидится. Хорошо хоть свежо, в седле задремать не выйдет. Кордон, чтоб его!
– Вы, господин прапорщик, хлебните, – Водичка посмотрел на расстроенного Анджея, протянул свою флягу, – хлебните—хлебните, не подумайте! Кофе там, с крохотной капелькой вудки. Очень выручает, когда в сон клонит.
Анджей ломаться не стал, угостился. Содрогнулся – крепкое у ландфебеля варево получилось. Таким врагов травить хорошо. Зато действенно! Кровь по жилам так и побежала. От настоящего кофе, само собой, одно название – жженый ячмень впополам с цикорием. В Арании, поди, таким свиней поить брезгуют… Нет, положительно, надо выписывать из Дечина не только поваренную книгу!
Подолянский дохнул в ладонь, поморщился:
– Ну и запах же от меня….
– Знаете, пан Анджей, – Водичка оглянулся. Остальные пограничники растянулись длинной цепочкой по тропе и к разговору интереса не выказывали. Кто—то даже умудрился прикорнуть в седле, показывая граничарскую выучку. – Знаешь, Анджей, я тебе, что сказать хочу. В Бгановке трупов может, полдюжины, а может и все двадцать. Много, короче. Я такого навидался, есть опыт. Поэтому… На кровь свежую лучше смотреть, когда в голове шумит. Они, – Водичка выделил голосом это «они», словно захотел отсечь «их» от мира живых, – и сниться не будут, да и не затошнит так. Мужики—то ладно еще. А когда бабы с детками убитые, то оно же вообще, зрелище слезное.
– Есть такое, – фыркнул Подолянский. – Главное, самому убивать трезвым.
– Ага. Цмок мне так и сказал, что ты хоть и гвардионус столичный, и парень молодой, но опыта… В достатке. Всякого, так сказать, – понимающе кивнул Водичка.
– Опытный, – скривился Анджей, – такой опытный, что тьфу три раза!
– Какой есть, – хмыкнул ландфебель. – Был бы ты зеленым, как гоблин, Цмок бы поехал сам. А так – оказал доверие! – Водичка задрал указательный палец. Покачал им в воздухе, собрал морщинки у глаз в улыбку. – Такая вот тонкая тонкость, Анджей. А запах, изо рта и не очень… Да что запах? Тут кордон, а не коронные земли, как бы их в «сердешные» не переименовывали. Если пограничник объявится здесь начисто бритым, наглаженным,
