усиливавшеюся от ее равнодушия.
План д’Артаньяна был очень прост: он хотел пройти через комнату Кетти к ее госпоже и воспользоваться первою минутой удивления, страха и стыда, чтобы достигнуть своей цели.
Может быть, это и не удалось бы, но нужно было рискнуть. Через неделю открывалась кампания, и он должен был ехать; поэтому ему некогда было вести дело постепенно.
– Возьми, – сказал он Кетти, отдавая ей запечатанное письмо, – и отдай миледи: это ответ графа де Варда.
Бедная Кетти побледнела как смерть; она догадывалась, что заключалось в этом письме.
– Послушай, моя милая, – сказал ей д’Артаньян. – Согласись, что это чем-нибудь должно же кончиться. Миледи может узнать, что ты отдала первое ее письмо моему слуге, вместо того чтобы отдать его слуге графа, что остальные письма ее распечатал я вместо графа де Варда. Тогда она прогонит тебя, а ты знаешь, что это не такая женщина, чтоб ограничить этим свое мщение.
– Для кого же я подвергаюсь такой опасности?
– Знаю, что для меня, моя красавица, и клянусь, что я тебе за это очень благодарен.
– А что вы тут написали?
– Миледи расскажет тебе.
– Нет, вы не любите меня, – сказала Кетти. – О, я очень несчастна!
На этот упрек есть ответ, которым женщины всегда позволяют обмануть себя; д’Артаньян ответил так, что она осталась в совершенном заблуждении.
Впрочем, она долго плакала, прежде чем решилась отдать письмо миледи; но, наконец, решилась, а д’Артаньяну только этого и было нужно. Он, впрочем, обещал ей вечером уйти рано от госпожи ее и оттуда опять зайти к ней.
Это обещание окончательно утешило несчастную Кетти.
IV. Экипировка Арамиса и Портоса
Во все время, пока четыре друга хлопотали о своей экипировке, они не имели постоянных свиданий и обедали порознь, где случалось, или, лучше сказать, где удавалось. Служба отнимала тоже много времени, которое тогда было так дорого. Они только согласились между собой собираться раз в неделю около часа в квартире Атоса, который, вследствие данной им клятвы, не должен был выходить из дому.
Кетти пришла к д’Артаньяну утром в один из таких дней. Только что она ушла, он отправился на улицу Феру.
Он застал Арамиса и Атоса философствующими. Арамис опять бредил о пострижении. Атос, по обыкновению, не уговаривал и не отклонял его, потому что, по его мнению, всякому должно предоставлять свободу действий; он никогда не давал советов, если их не просили настоятельно.
– Вообще, – говаривал он, – советов просят только для того, чтобы не следовать им, или если им следуют, то чтобы было после кого упрекнуть в том, что их дали.
Вскоре после д’Артаньяна пришел и Портос, так что все четыре друга были вместе. На их лицах выражались совершенно различные чувства: у Портоса спокойствие, у д’Артаньяна надежда, у Арамиса беспокойство, у Атоса беспечность.
Только что Портос успел рассказать, что одна знатная особа
