который разводит их.
– Ты ошибаешься, любезный, – сказал Арамис недоверчиво. – Это мой книгопродавец прислал мне за поэму в одностопных стихах, которую я начал тогда.
– Ах, да, правда; ну, твой книгопродавец щедр, вот все, что я могу сказать.
– Как, барин, за поэму платят так дорого! Это невероятно! – сказал Базен. – Вы можете сделать все что хотите, вы можете сделаться великим поэтом – мне это нравится: поэт почти то же что аббат. Ах, господин Арамис! сделайтесь, пожалуйста, поэтом.
– Друг мой, Базен, – сказал Арамис, – вы, кажется, вмешиваетесь в разговор.
Базен понял, что сделал дурно, опустил голову и вышел.
– А, – сказал д’Артаньян с улыбкой, – ты продаешь свои произведения на вес золота: ты очень счастлив, друг мой; но смотри не потеряй письмо, которое выставилось из-под камзола: оно, верно, тоже от книгопродавца.
Арамис покраснел до ушей, спрятал письмо и застегнул камзол.
– Любезный д’Артаньян, – сказал он, – пойдем, если хочешь, к нашим друзьям, и так как я теперь богат, то начнем опять обедать вместе, в ожидании, пока и вы в свою очередь разбогатеете.
– С большим удовольствием, – сказал д’Артаньян. – Мы уже давно не имели приличного обеда, а так как мне предстоит сегодня вечером подвиг немножко опасный, то, признаюсь, я не отказался бы разгорячить голову несколькими бутылками старого бургонского.
– Выпьем старого бургонского, я от него тоже не прочь, – сказал Арамис. Вид золота совершенно рассеял его мысли об отставке.
Взяв три или четыре двойных пистоля на предстоящие расходы, он запер остальные в шкатулку, в которой хранился вышитый платок, служивший ему талисманом.
Они отправились сперва к Атосу, который все еще хранил свою клятву не выходить из дому. Он взялся послать за обедом; так как он отлично понимал все гастрономические тонкости, то они не задумались предоставить ему эту важную заботу.
Они между тем пошли к Портосу и на углу одной улицы встретили Мускетона, который со смиренным видом гнал перед собой мула и лошадь.
Д’Артаньян вскричал от удивления и радости.
– А, моя буланая лошадка, – сказал он. – Арамис, посмотрите на эту лошадь!
– Фи, какая скверная, – сказал Арамис.
– Любезный друг, – сказал д’Артаньян, – это та лошадь, на которой я приехал в Париж.
– Как, вы знаете эту лошадь? – спросил Мускетон.
– Ее масть очень оригинальна; я во всю жизнь свою не видал такой, – сказал Арамис.
– Очень верю, – сказал д’Артаньян; – поэтому-то я и продал ее за три экю, и это верно дали за ее шерсть, потому что все остальное не стоит больше восемнадцати ливров. Но как эта лошадь попала в твои руки, Мускетон?
– Ах, не говорите, барин, – сказал слуга, – это глупая шутка мужа нашей герцогини.
– Как это, Мускетон?
– А вот видите ли, мой барин приглянулся одной знатной
