несчастия? спросил Бокингем, – выражая всю свою любовь этими словами.
– Не думаю, впрочем, она находится в большой опасности, от которой только ваша светлость можете ее спасти.
– Я? сказал Бокингем; – как? я так счастлив, что могу быть ей чем-нибудь полезен! говорите, говорите!
– Возьмите это письмо, сказал д’Артаньян.
– Это письмо? а от кого?
– От ее величества, как я думаю.
– От ее величества! сказал Бокингем, побледнев так сильно, что д’Артаньян думал, не дурно ли ему.
Герцог сломал печать.
– Что это за дыра? сказал он, показывая д’Артаньяну то место, где письмо было проколото насквозь.
– Ах, я этого и не видал; это от шпаги графа Варда. которою он проколол мне грудь.
– Вы ранены? спросил Бокингем.
– О, нет, и сказал д’Артаньян, это только царапинка.
– О, Боже! что я прочел? Патриций останься здесь, или нет, догони короля, где бы он ни был, и скажи его величеству, что я покорнейше прошу его извинить меня, но что по весьма важному делу мне нужно быть в Лондоне, поедемте со мной, д’Артаньян!
И они отправились галопом по дороге к столице.
V. Графиня Винтер
Дорогою герцог расспрашивал д’Артаньяна обо всем, что он знал. Соображая то, что он слышал от этого молодого человека, с собственными воспоминаниями, он мог составить себе довольно верное понятие об опасности положения королевы, о чем можно было впрочем догадаться и на письма, как оно ни было кратко и неясно. Но всего больше он удивлялся тому, что кардинал, для которого очень важно было, чтоб этот молодой человек не попал в Англию, не мог задержать его на дороге. Заметив это удивление, д’Артаньян рассказал ему, какие предосторожности были приняты и как, благодаря преданности троих друзей своих, которых он оставил в разных местах по дороге окровавленными, он доехал, отделавшись ударом шпаги, прорвавшим письмо королевы, за который он отплатил графу Варду такою ужасною монетою.
Слушая этот рассказ, полный простоты, герцог смотрел по временам на молодого человека, как будто удивляясь и не понимая, как столько благоразумия, храбрости и преданности соединялось в нем, тогда как по лицу ему нельзя было дать и двадцати лет.
Лошади летели как ветер, и в несколько минут они были у Лондонской заставы. Д’Артаньян думал, что, приехав в город, герцог замедлит ход своей лошади, но было не так: он продолжал путь во весь опор, не беспокоясь нимало о том, что мог опрокинуть по дороге людей, и действительно, в Сити были два или три таких случая; но Бокингем даже не оглядывался на тех, кого он опрокидывал. Д’Артаньян следовал за ним посреди криков, очень похожих на проклятия.
Въехавши на двор своего дома, Бокингем соскочил с лошади и, не беспокоясь, о том, куда она пойдет, бросил повод ей на шею и побежал к крыльцу.
Д’Артаньян сделал то же самое, беспокоясь впрочем немножко за этих благородных животных, которых достоинство он успел узнать; но он скоро утешился, увидев трех или четырех
