ты – и погибнет весь мир с тобой. Станет неважно, победит Румыния или проиграет, ведь ты об этом уже не узнаешь. Тогда зачем всё это?
Сублейтенант Замфир стоял в траве перед грубо сколоченной платформой с надписью "Казаклия", в глубоком гагаузском тылу, заложив руки за спину. Он изо всех сил старался сохранять высокомерный вид, хоть на деле ему хотелось вздёрнуть руку в древнем римском приветствии, отдать дань мужеству идущих на смерть. Поезд увозил на пылающий юг простых чернявых парней с открытыми улыбками, таких же как он, только вовсе не страшащихся смерти, а не каменноликих легионеров.
Промелькнул последний вагон, и резко стало тихо. Приглушённо кудахтали куры на дворе Сырбу, шелестела трава от тёплого ветерка да потрескивали, отдыхая, шпалы и, наверное, не было на Земле в этот миг более мирного и спокойного места.
– Просто они созданы для войны, а я – нет, – тихо сказал себе Василе.
Победа Замфира
Ближе к вечеру в сторону фронта проехал санитарный эшелон, без остановки. Уже учёный, Замфир близко к насыпи не подходил. Выставив руку с химическим карандашом, издалека пересчитывал просветы между вагонами. В 21:00 телеграфировал в штаб сводку за день. Что с ней будет дальше, и прочтёт ли её кто-нибудь вообще – об этом Василе пытался не думать. Грызла его догадка, что папа воспользовался своими связями в кабинете военного министра, чтобы запихнуть его на бесполезную и безопасную должность, грызла и злила, но не очень натурально. В глубине души Замфир был отцу благодарен.
Весёлые лица сербских добровольцев не шли у него из головы. Его воображение рождало живые картины, вроде синематографа, только цветные, и потому ещё более страшные. В них солдаты с улыбкой шли в бой, смеясь, убивали других солдат, и со счастливым хохотом падали, разорванные картечью. Госпожа Амалия с крыльца позвала господина сублейтенанта ужинать, и Василе пошёл к домику Сырбу в глубокой задумчивости.
"Эти парни – из простых. Они выросли в бедности, на природе, – размышлял он, – бегали босиком, падали с деревьев, купались в холодной речке. Скорей всего… Нет, точно, их отцы применяли телесные экзекуции, как принято в простонародье, и они привыкли к розгам. Они дрались друг с другом, ломали носы, руки, ноги. От всего этого у них задубела кожа и огрубели нервы. Они стали привычными к боли, поэтому они её не боятся. Они просто чувствуют боль иначе, чем я. А что ждёт их впереди? Изнурительный труд на какой-нибудь фабрике или батраком у помещика, нищета, пьянство, ранняя смерть. Они не знают, что такое искусство, не ходят в театры, не слушают музыку, не читают книги, им чужда поэзия. – Василе чувствовал, что он подбирается к очень важной мысли, которая всё сейчас объяснит. – Им не испробовать деликатесов, не погулять по Монмартру, не увидеть воочию величие Ниагарского водопада. Каждый их день будет посвящён одному: дожить до следующего дня. Много ли стоит такая жизнь?"
Замфир остановился в паре шагов от рукомойника и сжал пальцами виски.
"Всё дело в этом: в цене. Сабуров не прав! Сублейтенант Замфир вовсе не мясная
