был безбрежно счастлив.
Кто из нас был жесток и прав.
И дом, и ещё по дороге принятое решение…
но звонок телефонный, и будто голос уходящего поезда:
– До свидания. До свидания.
Свидетелями нашей любви были болота, реки, деревья, камни. Что люди видели в этом?
Академик после сбора: Леля, но нельзя же раскладывать постель посреди площади.
Я, сперва онемев: какую постель? Он, увидя моё лицо: прости. Просто мне пришлось увести его супругу в критический момент. Она такое могла бы устроить! Да ты успокойся, я-то тебя знаю! Ты – не от мира…
А моим-то миром были тогда все они: наша Диаспора.
За что они меня – вот был вопрос и боль. Казалось: только о нас и говорят за моей спиной, где б ни появилась – даже не аксакалы, а их жёны. За что?
Патронесса. Из самого первого поколения Диаспоры. Вечный организатор быта на наших сборищах. Мне передали: она говорит – ты его соблазнила, а он ведь такой чистый человек.
Статс-дама, жена Академика и мать одноклассницы. «Да, мама отказывает от дома всем, кто предал семью, так что он у нас больше останавливаться не будет».
Я видела эту даму. Был прецедент: девочка из нашего класса пробовала кончить с собой. Её спасли, и мы собрались её навестить, а по дороге зашли в дом Академика за его дочерью.
Дама с холодным взглядом и горячим любопытством. Помню, что я без конца повторяла: нам надо идти! А она всё выспрашивала подробности.
Что – преграды? Малодушие, трусость – не в этом меня обвинять. Не надо… я сама не могу ничего объяснить и понять. Что – усталость? Проклинать в юном возрасте жизнь – это тоже старо. Я смеялась, говоря: если тошно вам жить – так выверните нутро! Есть деревья и реки. Есть остатки их жизни – подвид ручейка или пня. Я смеялась, говоря с женой человека, который любит меня…
И не жалость между нами с тобой поставит глухую грань. Я смеялась, говоря: всё отлично и зная, что дело дрянь. Всё провалится в пропасть, ну а я на краю буду молча отряхивать снег. Если это жестокость – то насколько жестоким бывает порой человек. Поиск брода в мутной речке, и выхода – в душном дыму. Но свобода – я её не отдам ни за что, никогда, никому!
Маршрут каждого дня: школа – почтамт, школа – почтамт. Писем нет.
Писем нет… Письма есть, но они ещё – до…
Как вдруг – одиннадцать конвертов! Я всё могу вынести. Только не счастье.
Прочитала подряд. А потом что-то случилось. Сквозь туман чьё-то лицо: девочка, тебе «скорую» вызвать? – Не надо… вот домашний телефон.
Приехали мама с братом, вели к такси, я шаталась. Успела сказать, что на улице стало плохо, и вот зашла сюда. А конверты в сумку всё же успела сунуть. Я там простудила что-то на болотах, было уже не раз: бледнею, пот холодный, и боль внутри – не разогнуться, и дышать нечем.
Лежу дома – то ли явь, то ли сон… Его почерк перед глазами. Листы писем, проявляются и уходят… возникают… уходят.
«…Марсианин – чужой и враждебный –
