завидев, Грунька кидалась на него с душераздирающим воплем, переполненном восхищением.
Она – словно младой член питекантропского общества, не наученный хоть какой-нибудь членораздельной речи, ждала отца – добытчика и «приносчика» ей сладостей, при этом тайного охотника за взрослыми удовольствиями исключительно для себя.
Не в пример слову «папа» нелёгкое словосочетание «да—да ки—гян», уже через несколько попыток накрепко прилипло к грунькиному язычку.
Словно посажено оно на мгновенный и лучший в мире нитряной клей «АГО», предназначенный для женитьбы навек кож, стекла и пластмасс.
Эх, кабы существовал такой же клей для любви!
Первое знакомство началось со щупанья бороды.
Оттого, что борода на ощупь оказалась не такой страшной, как подумалось поначалу Груньке, возник чисто познавательный контакт, – как к милому животному за решёткой, – перешедший на уровень временного доверия.
Ведь Кирьян Егорович всё-таки был похож на человека, а не на обезьяну.
Но, на глупого человека, а не на умную обезьяну.
– Бе—е—е! – проблеял Кирьян Егорович в романическом порыве (точно, не обезьяна), и породил Груньке «козу» из двух пальцев.
– Бе! – автоматически скромно ответила Грунька, также автоматически прописавшись в стаде.
А, услышав произвольно вырвавшееся блеянье, насторожилась: «Что же будет дальше?». – Ведь она не ягнёнок, а маленький человек, хоть и несмышлёныш.
♫♫♫
Несколько коротких шажков в прошлое. Будто по расчерченному мелом асфальту: прыг, скок, прыг, скок.
– Это дядя Кирьян, – неосторожно сказала мама Олеся при первой тройственной встрече. Что-то надо было изречь для Груньки.
Кирьян Егорович – не пустое место, и не гранитный памятник, и не член зоопарка, как показалось Груньке поначалу.
– Да да. Кы гян. – Медленно, певуче и в сторону повторила Грунька новые слова. – Имя это что ли? Или название этого волосатого чуда?
При этом она крутилась вокруг своей оси и для дополнительной безопасности держалась за мамкин палец.
Взрослые смеялись. А для чего ещё эти цветы жизни, как не для смеха над ними, а также для прочих маленьких радостей?
– Дада Кигян, – я теперь тебя так буду называть, – сказала Олеся сквозь слёзы. – У тебя есть платок?
– Называй как хочешь, – сказал добрый дядька. – А платок у меня, хоть запросись, дома.
В одноминутье: из типичного, полубомжеватого вида настоящего русского волосатика, тогда ещё не писателя даже, он превратился во франко—армянского гражданина, прописавшегося с какого-то ляда в центре Сибири. Но! Дядя был без золотой трости. Следовательно, был небогат и без излишней заносчивости.
А также и без лишней стеснительности, так свойственной интеллигенции прошлого.
– Да! Да! Ки! Гян! – познав успех, дерзко
