ответ, заверил, что, конечно же помню и очень даже разделяю его вкусы на прекрасный во всех смыслах этого слова пол.
– Работала она завучем в первой музыкальной школе – она тут на соседней улице метрах в пятистах отсюда. Директрисой там тогда была Ирина Ивановна Беликова – фиговенькая виолончелистка и говёненькая как педагог. Естественно Зинаиду Генриховну постоянно спрашивали, почему же она не станет директором. А она игриво отвечала, что кто же назначит её – пусть и прекрасную пианистку и педагогу от Б-га – директором, если у неё, о ужас, целых два любовника! И ведь врала покойница!
Я, естественно, поинтересовался, в чём же заключалась это самое враньё от мадам Кацен и узнал, что количество декларируемых любовников было явно занижено. Учитывая же красоту покойницы, равно как и её запросы – в том числе, понятное дело, и сугубо культурные – получалось, что любовники её были отнюдь не малоуспешные коллеги-мужчины и не водопроводчики из ЖЭКа. Про одного из её любовников ходили буквально легенды. Согласно ним, этот выдающийся золотопромышленник – бригадир артели старателей – за 3 дня до своего появления в Северосибирске присылал её на работу чайные розы. Присылал, понятное дело, не лично, и не 3 цветка, и не 5. Счёт их шёл на килограммы. При этом время года и температура воздуха значения не имели.
И вот шла себе мадам Кацен в роскошной шубе в апреле 73-го года вечером, причём не особо поздним, по улице Ленина и дошла до «сапогов». «Сапогами», как выяснилось, северосибирцы называли памятник «Дружба народов», поскольку по отдельности ни Николай Игнатов, ни Архий Шапхай к числу умных людей, по мнению жителей города, не относились. Как следствие, сначала памятник звали не иначе как «два дурака», которые затем как бы корректно трансформировались сначала в «два сапога», а потом просто в «сапоги». Попутно вроде как не интересующийся политикой Фишман ввернул, что Игнатов и Шапхай, который не понятно вообще как оказался в городе в 17-м году («рыбу на продажу привёз что ли!?»), очень вовремя погибли ещё в Гражданскую, а потому не примкнули ни к троцкистам, ни к бухаринцам, и не стали в 37-м ни жертвами, ни палачами. «А то бы пришлось местным историкам придумывать других первых северосибирских большевиков!», – усмехнулся Фишман. В общем же и целом, место рядом с «сапогами» считалось очень спокойным, и даже шпана из центра, встретив у «сапогов» парней из «Пятёрки», «Камчатки» или «с озера», не стали бы там выяснять отношения, предпочтя использовать для этого какое-то менее оживлённое место. Но Зинаиде Генриховне эта спокойность ничуть не помогла. Молодой элурмиец неожиданно подошёл к ней и нанёс ей 16 ударов ножом. Его в итоге признали невменяемым и как бы окольными путями распустили слухи, что крыша у него поехала после того, как у него умер прадед. Ну и вроде как ничего про жидов он ничего не кричал, убивая бедную Кацен.
Впрочем, про Кацен сначала пошумели, потом пошептались, и всё смолкло. Несколько семей подали документы в ОВИР на выезд в Израиль, впрочем, возможно, они о чём-то таком подумывали и раньше.
