не заботил ребенок. Поэтому воспитанием юного Дмитрия до двенадцати лет занимались его бабушка и дед. Дед – казак, от него внуку, должно быть, и передалась любовь к природе. Но недолго им оставалось жить на свете – не обратились вовремя за помощью к лекарям и так и померли от внезапно обострившейся бронхиальной астмы.
В гимназии Дмитрий был самым проблемным учеником – учителя вечно отчитывали его за ужасное поведение, «неподобающий вид», за нежелание учиться, да и за все, в общем-то, что придет в голову. Несколько раз Дмитрий чуть не был исключен. Трудно предположить, как бы дальше развивалась его судьба, если бы не Григорий Васильевич, который всегда заступался за проказника. Удивительно, что при всем своем безобразном поведении и открыто выраженной неприязни к гимназии, к учителям, ученикам, к учебе, на уроках Григория Васильевича он сидел смирнехонько, глядел до того покорными и умными глазами! А, бывало, задаст педагог вопрос, так Дмитрий тот час тянет ручку, отвечая с таким нежным трепетом и радостию, что я диву давался. Любовь вечна у тех, кто любить умеет!
***
Вечером того же дня отыскал я в сумке письмо Суворова Михаила – бывшего нашего гимназиста. Он писал ко мне в официальности, однако меж строк замечал я проблески слабого радушия и дружелюбия. В гимназии был он тих, пуглив, как русак среди волков. Острого ума я в нем не замечал, но и глупцом его не назовешь. Присуща ему была болезненная худоба, которая особенно выражалась в походке: ноги как будто не держали его, потому совсем скоро он стал ходить с тростью, а позднее – с костылями. Кожа Суворова также имела нездоровую бледность, а взгляд больших голубых глазищ выражал постоянную тревогу.
Несколько абзацев Суворов писал о себе, вспоминал будни в гимназии, затем спросил меня о здоровье и прочих общепринятых любезностях, которые на деле людей обыкновенно вовсе не интересуют, а в конце пригласил меня и Дмитрия на свои именины. Возвращаясь к любезностям, Суворов никогда не был в ладу с Дмитрием (из-за характера или каких-либо других неизвестных даже мне причин), потому наверняка пригласил его из уважения ко мне, ибо прямого приглашения моему товарищу не присылал.
Так или иначе, я был безмерно рад, что наше с Дмитрием приключение наконец-то подарит нам отдых. На некоторое время, быть может.
08.09
В седьмом часу утра хозяйка разбудила нас с радостной новостью: наша заблудившаяся бричка уже подъехала. Сон тот час покинул меня – пора! В этот день случилось еще кое-что: Дмитрий вдруг подпер спину подушкою и сел в кровати.
– Друг мой, как ты? – с самой искренней улыбкой поинтересовался я, откладывая в сторону сумку.
– Неважно, – признался он после короткого молчания уже давно привычным для меня голосом. Я засиял еще пуще прежнего:
– Смотри же, какое чудесное утро! Наша бричка прибыла! Мы едем домой! Что может быть лучше?
– Ах, быть может, если бы я мог ходить! – насмешливо предположил Дмитрий,
